Здравко Сребров - Роман одного открытия

Вдоль трех стен залы за драпировками из тяжелого темно-вишневого бархата были устроены уютные уголки со шкафчиками с напитками и закусками, в которых была обеспечена приятная, спокойная обстановка для отдельных деловых бесед.

На большом столе стояли несколько ваз с фруктами — крупный янтарный, красный и черный виноград, персики, яблоки, груши; на середине стола в серебряной вазе золотились апельсины, гроздья бананов, просвечивали гранаты. Кругом стояли коробки с сигарами, папиросами, шоколадными конфетами, засахаренными каштанами, «фрюи гласе»…

Каждый из акционеров брал то, к чему имел вкус, влечение, привычку. В серебряном кофейнике испускало аромат чистое бразильское кофе. Тут каждый сам себя обслуживал — прислуга была удалена!..

Перед каждым акционером лежала маленькая записная книжка в мягком кожаном переплете.

Воздух был насыщен острыми запахами фруктов, ликеров, кофе, дорогих гаванских сигар и папирос. Этими запахами были пропитаны драпировки, мебель, ковры, люди. Это была атмосфера привилегированных классов, дельцов, их интерьер, в котором эти классы жили, дышали, в котором рождались сделки, сомнительные комбинации, предприятия, спекуляции…

Каждая вещь, казалось, напоминала о золоте. В звоне чаш, дорогих сервизов слышался его манящий, волшебный голос…

Дядя из Америки говорил, сидя на правом углу стола, спиной к окнам, с неизменной сигарой в руке.

Акционеры, опустив головы, ожидали когда иссякнет источник его вдохновения. Некоторые из них успели набросать целые колонны цифр в записных книжках. Уже имелось основание для делового подхода к предприятию.

В последнюю минуту, однако, произошло то, чего дядя из Америки меньше всего ожидал. Маленький, высохший человечек с коротко подстриженными волосами и острым, птичьим профилем вскочил со стула, как чертик на пружинке, ударил кулаком по столу и крикнул надтреснутым пискливым голосом:

— Будет!

Все повернули к человечку головы.

— Довольно, — уже спокойнее повторил он. — Один сумасшедший говорит, а мы уши развесили, как перед Мессией. Я, Ивар Гольдман, главный акционер фирмы «Гольдман и К°», лимитед, не могу себя связать с безумным предприятием. Тьфу!.. Чертовы рожки!.. Наш запутавшийся, обалдевший или тронувшийся друг хочет подложить бочку с порохом под наши интересы. Утопин «Гольдман и К°» — в чем дело? Вы хотите демократизировать дарования, передать всю духовную силу париям? Вы хотите пробудить низы, освободить зверя, который на протяжении всей тысячелетней истории подкарауливает наши интересы? Вы хотите расшатать основы нашего, и без того делающегося все более и более трудным, существования?! Вы хотите толкнуть миллионы полунищих на никогда непредвиденные возможности новых идей и фантазий. Кто может предусмотреть, что родится в миллионах обалдевших разгоряченных голов, благодаря вашему утопину, который вы так злополучно хотите связать с моим именем? Нет, господа, я считаю, что это совсем безумная затея. Наши интересы в старых испытанных истинах. Вы хотите мир с ума свести. А захотят работать и исполнять распоряжения сведенные вами с ума? Те, которые духовно вырастут, попытаются господствовать над вами. Скажите — вы подумали о ваших детях?

Белая пена показалась в углах губ большого акционера. На лбу проступили мелкие капельки пота. Он вытер шею и затылок огромным носовым платком и высморкался, выпучив глаза как рыба. И так же неожиданно сел, как неожиданно вскочил со стула.

То, однако, чего еще меньше мог ожидать наш дядя из Америки, случилось в последний момент. В левом конце стола встал высокий, сухопарый, костлявый человек, большеголовый, с сильно поседевшими волосами и густыми бровями, которые придавали зрелую красоту его лицу, здоровый на вид и с глазами, в которых пробегали иронические огоньки.

— Ты стареешь, Ивар Гольдман, — спокойным басом заявил верзила. — Ты, я вижу, потерял лучшее качество своего класса — смелость дельца большого размаха. Ты стал трусом, Ивар, боишься нового. Разжирел в богатстве и отяжелел. Не докладчик, а ты предаешь наши интересы. Ты дезертируешь и, как страус, хочешь спрятать голову в песке. Старые идеи, говоришь. Где они, твои идеи? Жизнь давным давно их опровергла. Новые, новые идут на смену, рождаются. Ивар Гольдман — мир меняет свой облик. Ты и вместе с тобой мы будем выброшены за борт, если не приобщимся к новому. Неужели наши силы исчерпаны? Я, лично, думаю, что нет. Мир еще в наших руках — и пребудет! Мы, Ивар Гольдман, продолжим еще долго лепить жизнь, тем вернее для наших интересов, чем большую будем проявлять дерзновенность. Утопин «Гольдман и К°» — да, я говорю да. Пусть в мире наступит хаос от еще одной лжи. Наша воля не ослабеет. Мы опять, Ивар Гольдман, мы опять останемся у руля… Ты, что же, сумасшедших испугался, старый волк, или вернее — старая лисица?.. Сделка нащупана хорошо, тут кроются безграничные возможности для барышей. От нас требуется организация — мы дадим ее.

Костлявый верзила усмехнулся. Он вдруг оскалил крупные зубы, весело подмигнул, и добавил, повернувшись к середине стола, где сидел Ивар Гольдман:

— Новая жизнь, господа, манит, как красота молодой женщины. Дерзкая рука должна залезть за теплую пазуху. Белая грудь взывает к мощной хватке…

Ивар Гольдман презрительно махнул рукой, бросил взгляд на акционеров и вдруг сунул в рот конфету, словно желая заткнуть возражения.

После этой реплики все заговорили разом. Некоторые махали руками, другие старались перекричать своих собеседников. Собрание явно превратилось в котел, в котором кипели скрытые силы. В первый момент нельзя было определить какой исход будет оно иметь.

Единственный дядя из Америки сидел спокойно. Он наблюдал за кипятящимися акционерами, словно сейчас мог их лучше разглядеть.

Все они были люди пожилые с изборожденными морщинами лбами и шеями — от напряженной жизни, от огня разных страстей, но с упорством в складках между бровями, в мощных челюстях, закаленных самой опустошительной страстью… зарабатывать…

Дядя из Америки хорошо знал людей, собравшихся тут в общих интересах. Он угадал финал.

— Карамба! — воскликнул он, выпустив несколько клубов сигарного дыма, и погрузился в философское спокойствие. — Карамба! Я утраиваю количество моих акций, господа. Выскажитесь и вы и пойдем ужинать в Гражданский клуб — я на ужин заказал нечто необыкновенное: девять разных блюд из молодой серны, не считая закусок, белорыбицы и грибов… Хорошую идею венчает хороший ужин!

— Для ужина есть время, — спокойно возразил костлявый верзила, взглянув на ручные часы. — Но для колебаний всеми нами уважаемого и старейшего между нами господина Ивара Гольдмана остается мало времени… Уходит наш век, знаю, господа, наши шансы уменьшаются — надо сжимать пальцы, чтобы птичка не улетела… Я закладываю все, что имею во франко-бельгийском и Генеральном банках. Вот мое слово. Если хотите, разомнитесь немного, выпейте водки. Поговорите между собой. У меня есть терпение — я подожду.