Здравко Сребров - Роман одного открытия

В следующий миг произошло самое невероятное.

— О чем там говорить… чертовы рожки! — опять вдруг вскочил со своего места и вытаращил глаза маленький неистовый человечек… — Я не собираюсь терять время на болтовню!.. Я, Ивар Гольдман, главный акционер общества «Гольдман и К°» увеличиваю в четыре раза мой пакет акций, — закричал он, невольно сорвавшись с торжественного тона на фальшивый фальцет. — Пусть мир наводнится вашим ут… (он как будто икнул), тьфу, черти рогатые!..

— Браво, да здравствует «Гольдман и К°»! — акционеры повскакали с мест, показывали друг другу цифры в записных книжках, горячо пожимали руки.

Это была величественная минута. История полна такими минутами. Когда должно произойти нечто великое, общее великодушие охватывает людей. Акционеров о-ва «Гольдман и К°» охватило именно такое чувство. Они были готовы заложить все свои вклады в национальных и международных банках для успеха нового дела.

Потом они столпились в передней, надели шляпы и толпой вышли на улицу.

Но как всегда случается, когда люди находятся в состоянии аффекта, все же эти рыцари наживы, охваченные великодушным вдохновением, на секунду забыли одну весьма незначительную подробность.

Тайна утопина еще была в руках его изобретателя, который, по крайней мере сейчас еще не проявил никаких признаков того, что он тронут коммерческим вдохновением акционерного общества «Гольдман и К°», лтд.

Когда идет война, не следует забывать, что в ней участвуют две стороны. Но это всегда было в психологии тех, кто привык всеми силами ума и воли наживать, — для них успех были только вопросом организованного желания.

Богатые никогда не думали о неудаче.

Асен Белинов, углубленный в свои научные опыты и охваченный радостным сознанием того, что полученный им гормон открывает широкие перспективы духовного роста людей, не задумывался серьезно над вопросами фабрикации, распространения и использования изобретения. Дядя из Америки застал его совсем неподготовленным. Как все люди, увлеченные логикой своих идей, получивших первоначальный толчок в их сознании, беспрепятственно идут к идеальной цели, так и он чувствовал, что достаточно получить искомый им гормон и задача будет выполнена.

Сейчас перед ним появились новые вопросы, не имеющие ничего общего с его научными интересами. Ему приходилось оторваться от лабораторной и кабинетной работы и заниматься совершенно чуждыми ему вопросами практической жизни. Он был выбит из колеи. Доклад имел блестящий успех. Поведав миру результаты трехлетних лабораторных опытов, он принял на себя большие обязательства. Утопин — чудо, пробуждающее человеческие дарования, должен быть передан в руки тех, кто уверовал в его волшебные качества. Как? Какими путями?

Правда, случай, или вернее необходимость столкнула его с практической проблемой. Он получил предложение об откупке изобретения. Это на миг переполнило его гордостью. Глубоко в душе он обрадовался, что его труд оценен даже «деловыми» кругами. Но смутное недоверие, внушенное инстинктом творческой натуры и идеалиста, заставило его уклониться. Он почувствовал нечистые руки, его открытие, средства для духовного роста тысяч людей, подвергалось опасности превратиться в предмет спекуляции, служащий для ограбления миллионов доверчивых людей.

Опытами Белинов установил, что утопин пока поглощает значительные средства. При правильной дозировке он бы стоил дорого и был бы доступен только состоятельным людям. А спекуляция искала бы широкий рынок. Не превратится ли препарат только в этикетку, за которой скроется еще одна ложь?

Но было нечто более важное, заставившее Белинова отказаться от всякой мысли о сделке. Утопин, по его мнению, может иметь стимулирующее воздействие без всякого вреда только на здоровые и молодые организмы с сохранившимися эластичными кровеносными сосудами, с нерастраченными нервными силами.

Готового подвергнуться подобным опытам следовало предварительно подвергнуть тщательному исследованию. В конце концов утопин оставался привилегией редких счастливцев с сохранившимися молодыми силами (не случайно молодые сердца так открыто поглощали его мысли из доклада), потребуются лабораторные исследования, добросовестнейший подбор, продолжительное наблюдение. Спекулятивное отношение преследовало бы совсем противоположные задачи, искало бы кратчайший путь — путь к наживе.

Белинов колебался. Наступило самое трудное. Он не подумал хватит ли у него сил как раз на эти вещи, идущие вслед за наукой.

В биографиях великих изобретателей его поразил один факт, который показался ему весьма странным. Изобретатели предлагали свои изобретения с наилучшими намерениями и потом большей частью делались свидетелями использования их с самыми ужасными целями. Он видел науку в плену у слепого и безответственного эгоизма, открытия, служащие злу.

«Этой искрой прометеева огня я не желал бы поджечь новый костер, на котором может сгореть человечество», — размышлял Белинов.

Вместо того, чтобы стимулировать творческий дух, не толкнет ли утопин людей в хаос обманутых надежд, беспочвенных маний, навязчивых идей, ненормальных и бесполезных усилий, которые отдалят их от здоровых интересов жизни и превратят в негодяев?

Иногда Белинов старался объяснить свои колебания утомлением после изнурительного и продолжительного труда.

Что ж, в конце концов, если всякая новая вещь должна иметь два острия! Если человек все еще неразумный ребенок, то он порежет себе руки. Но неужели из страха, что кто-нибудь может порезаться, не следует фабриковать ножи?..

«Мои моральные соображения не являются ли просто слабостью воли, которая распустилась как раз тогда, когда должна действовать? Разве появилось на свет что-нибудь великое, не потребовав жертв, пока не станет положительным достоянием духовно возвысившегося человека?»

Случилось, однако, непредвиденное, которое одним ударом рассекло узел его колебаний.

После возвращения из Вены, Белинов нанял квартиру из двух комнат у большого городского парка — в конце III квартала. Его жена пришла в восторг от вида, открывавшегося из широких окон квартиры.

Гора напротив возвышалась над темной полосой смешанных лесов и рощ. Громадные каштаны на переднем плане бросали зеленые тени на мостовую. Полоса свежей травы тянулась в глубине улицы, желтые цветочки одуванчика горели как звезды. Ряд высоких белых и серых зданий, частных домов и особняков тонул в зелени. Южное солнце лило на них яркий свет.

— Прекрасные гористые места, — обрадовалась как ребенок жена Белинова. Вспомнился Тироль…

Когда-то русоволосым ребенком она попала в Вену. В ее больших глазах запечатлелись отблески синих ручьев с родных гор. Сейчас тут гора была рядом, окутанная золотистой дымкой.