Здравко Сребров - Роман одного открытия

Солидные толстые стены говорили о тех временах добросовестности и изобилия, когда строили как следует, без шарлатанства и обмана.

Этому старому солидному зданию с окнами, выходившими на все четыре стороны света, выпала участь стать культурным учреждением. В нем сейчас остались редкие вылинявшие следы богатства и комфорта внутреннего убранства.

Отошло в прошлое изящество частного дома, в котором каждый предмет когда-то жил своей интимной жизнью: гостиная, столовая, спальня, рабочий кабинет, приемная, детская, богатый библиотечный шкаф, уставленный книгами в великолепных переплетах, солидная венская мебель, пианино, тяжелые двойные драпри с бахромой и тяжелыми кистями на шнурах, старинное оружие с перламутровой инкрустацией, чубуки и безделушки из старинного кавказского серебра, ковры, шкуры, гобелены, великолепные альбомы в переплетах из алого бархата с позолоченными застежками.

Сервизы из серебра и хрусталя, из молочного прозрачного фарфора, тяжелые канделябры, люстры, янтарные мундштуки, шелковые веера, златотканые туфельки, старинные портреты — все давно исчезло, как старая легенда.

Буржуазный особняк, проданный рассеявшимися по всему свету наследниками за долги и недоимки, стал в конце концов собственностью университета.

В гостиную и большие залы были принесены длинные столы, шкафы, набитые пробирками, колбами, бутылями, ретортами со стеклянными и резиновыми трубками, всевозможными горелками, пластинками, ступками, металлическими ванночками, весами.

Прогресс принес с собой электричество, аппараты, термостаты, микроскопы.

Пол был покрыт линолеумом. Над столами висели матовые электрические шары. Контакты и выключатели испестрили стены.

Было что-то неорганизованное, несвязное, бесстильное в этой модернизации солидного старого дома. Он сопротивлялся духу науки и новых времен своими овальными орнаментами, старинными изящными карнизами, пылью, проникавшей через изъеденные червоточиной рамы и оседавшей на приборах и столах, покрытых черной клеенкой.

Профессор Биловен не искал особенный стиль в обстановке. Кроме кабинетов для научной работы, которая сводилась к трехмесячным докладам Академии наук о некоторых уже устаревших в науке наблюдениях нервной и кровеносной систем холоднокровных и теплокровных экземпляров местной фауны (в институте имелся даже небольшой аквариум) и ежегодных публикаций о некоторых проблемах физиологической химии, была обзаведена и отдельная служба для исследования разных местных лечебных, тонических и косметических средств органического происхождения: витаминов, сывороток, гормонов, экстрактов, бальзамов и пр., имелась современная аппаратура для качественного и количественного анализа в качестве научно-испытательного отдела медико-фармакологической палаты.

У института имелось и небольшое зоологическое отделение для экспериментов, с клетками и искусственными небольшими пещерами, — с кроликами, белыми мышами, морскими свинками, голубями, несколькими ежами, двумя миниатюрными обезьянками, бульдогом, который непрерывно рычал на все помещение, несколько змей и коллекции насекомых, ползавших в широких склянках и аккуратно исполнявших биологические функции в своей вселенной из стекла.

В институте работало несколько энергичных молодых людей, готовившихся к научной карьере. Они вносили в работу энтузиазм, замечательную трудоспособность, изобретательность и добросовестность — профессор Биловен спокойно опирался на их энергию в работе. Он только ревниво охранял научное руководство институтом, свой непререкаемый авторитет в нем и право распоряжаться финансами и административным аппаратом.

В последние дни в институте произошел небольшой инцидент, вызванный на этот раз Овесом Рудко.

Поводом к инциденту послужил следующий разговор профессора Биловена с Овесом Рудко:

— Ваш друг, — обратился неожиданно с саркастической усмешкой профессор Биловен к Рудко, — Асен Белинов очень меня обязывает своим нашумевшим изобретением.

— Почему? — удивленный тоном профессора, вспыхнул задетый Овес Рудко. — Асен Белинов прекрасный и глубоко талантливый молодой ученый.

— Ну… это меня не убеждает. Все ваши друзья прекрасны и, может быть, не бездарны. Но эта афера далеко заходит.

— Господин профессор, — возразил Овес Рудко, — я вас не понимаю. В чем дело?

— Нет нужды… Но, мне кажется, что Белинов ваш хороший знакомый.

— Я горжусь дружбой с… Асеном Белиновым, — горячо воскликнул Рудко, уже не в силах скрыть недружелюбную нотку в голосе по отношению к профессору.

— О, не гордитесь… преждевременно. У вас еще будет возможность испытать ваше дружеское расположение.

Рудко смутился, задетый неприятным предчувствием. Он сделал попытку сохранить хладнокровие и, по врожденной привычке, вежливо спросил:

— Могу ли я, господин профессор, быть посвященным, в более ясных выражениях, в вопрос, который вас интересует?

Профессор Биловен сделался любезным, — он любил подчеркивать свое особенное расположение к Овесу Рудко, с примесью фамильярности, на которую, по его мнению, он имел достаточно права, — и, смотря куда-то в сторону, с кажущимся равнодушием сказал:

— Я думаю, что Асен Белинов может быть научно дисквалифицирован, при более требовательном, критическом отношении к его изобретению, если он, разумеется, не пересмотрит своих… утопических, псевдонаучных идеек. Его изобретение попахивает простейшим шарлатанством… Но — это между нами… Все же нужна известная осторожность… Может быть, в некоторых отношениях… найдется практическое приложение и такой нелепой выдумки. Не всегда интересы науки и практики идут рука об руку. Приходится чаще быть реалистами…

Профессор Биловен поморщился и таинственно понизил голос:

— У меня имеются сведения, что некоторые деловые круги проявляют интерес… Я бы нисколько не ограничивал свободу изобретений, — немного хвастливо заявил профессор, — но сейчас продолжайте пожалуйста вашу работу, позже мы вернемся к этому вопросу… Приготовьте мне доклад, — обратился он к Рудко, нарочно не называя его по имени, — о симпатозоле фирмы «Гольдман и К°». Пока мы не будем устраивать специальной дискуссии о Белинове, — саркастически закончил он.

Овес Рудко, охваченный темными предчувствиями и подозрениями, пренебрежительно усмехнулся. По его мнению, глубокая честность Белинова была выше всяких сомнений. Он и на этот раз попытался подавить волнение, хотя это ему давалось все труднее и труднее.

«Я… обдумаю… Постараюсь разобраться в чем дело…»

— Хорошо, господин профессор, — с подчеркнутой вежливостью сказал Овес Рудко и пошел в большую лабораторию.