Здравко Сребров - Роман одного открытия

«…Дьявольские нравы!» — вспылил Овес Рудко. И в данном необыкновенном случае — при создавшейся новой обстановке в институте в связи с препаратом его друга — он испытывал непреодолимое желание сделать что-нибудь, чтобы избавить Асена Белинова от горького разочарования.

Но скоро его размышления были прерваны. Кто-то стучал в дверь кабинета директора. Рудко вскочил, будучи твердо уверенным, что это он. Энергично распахнул дверь и посмотрел в вестибюль.

Асен Белинов спокойно входил в кабинет профессора Биловена, не озираясь по сторонам.

Асен Белинов имел весьма смутное представление о профессоре Биловене. Правда, он давно уже был знаком с учебником Биловена о сравнительной физиологии кровообращения у позвоночных — теплокровных и холоднокровных. Он прочел несколько статей, опубликованных в иностранной печати, о коллоидальных растворах и несколько рецензий научных трудов в области физиологической химии и биохимии.

У Белинова создалось впечатление, что в трудах и научных взглядах профессора Биловена проводятся, ставшие уже классическими, идеи, часть которых, подкрепленная новыми материалами и известными обобщениями, претендует установить новые закономерности в области биохимии. Но, в сущности, было очевидно, что научные предпосылки профессора Биловена были скорее литературного, чем чисто научного характера. Белинов заметил, что в данном случае дело идет не о глубоком и оригинальном уме с большой наблюдательностью и трудоспособностью, а о хорошей памяти и способности обобщать чужой опыт, местами весьма тенденциозно, под влиянием некоторых уже отживших научных предрассудков.

Консервативное мировоззрение профессора Биловена удачно прикрывалось значительной эрудицией, полученной при чтении — функции рецензента иностранных научных журналов обогатили познания профессора. Но там, где ему недоставало объективной и научной осведомленности, он ловко прибегал к остроумным фокусам, даже анекдотам, которые устремляли мысль в консервативном направлении, по которому, видимо, шел профессор Биловен в своей научной карьере.

Асен Белинов из того, что прочел, вывел заключение о профессоре, как о ловком и опытном защитнике закостеневших взглядов в науке, тормозивших развитие новых понятий и охранявших авторитет науки, уже отвергнутой фактами.

Белинов понял, что авторитет профессора Биловена поддерживался из заграницы, хотя, на первый взгляд, для такого заключения и не было объективных оснований. У молодого ученого зародилось смутное подозрение, что тут дело идет о ловко создаваемой репутации ученого путем деятельного участия в международных организациях и с помощью хорошо раздутой рекламы.

Кому придет в голову раздумывать над подобной репутацией, искать ее подлинные основания? Мир все еще держится на общепринятых вещах, у каждого свои заботы, никто не ставил себе задачи рыться в личной судьбе себе подобных. Если какому-нибудь ученому удастся каким-нибудь образом завоевать себя имя, другим остается принять этот факт, как доказанный — те, кто этому содействовал, и другие, которые, может быть, противодействовали, прошли мимо этого случая.

Мир всегда принимает славу победителя без критики, это облегчает мышление и не создает никаких забот. Только позже, когда наступает более широкая переоценка ценностей и идей, подобная репутация подвергается испытанию — немногим до сих пор удалось обмануть историю!

Но так или иначе, Белинов прекрасно понимал, что, независимо от личного впечатления, которое ему создал научный актив профессора Биловена, он должен считаться с тем фактом, что ему придется иметь дело с ученым, создавшим себе репутацию международной величины. Элементарное чувство такта подсказывало ему необходимость учесть эту общественную догму.

Асен Белинов пригласил знаменитого ученого в состав жюри на научной демонстрации. Этот и был его первый личный контакт с профессором. Правда, Белинов заметил гримасу на его лице, вроде тех, которые строят избалованные дети, когда их заставляют демонстрировать свои никем не подозреваемые таланты перед терпеливыми гостями…

Профессор Биловен дал понять, что хотел бы более настойчиво быть приглашенным, чтобы дать почувствовать, какая он важная птица. Эти штуки были чужды Белинову и раздражали его. Они, видимо, потонули в его подсознании и скрытно влияли на то смутное нерасположение, не то на сомнение, когда перед ним выплывал образ профессора.

И сейчас Белинов испытывал раздражение, когда ему пришлось идти к профессору Биловену.

Он ожидал, что его препарат будет одобрен — по крайней мере в этом его уверял, знакомя с процедурой, новый член фармаколого-медицинской палаты д-р Синилов.

Раз медикаментозное изобретение, тоническое или косметическое средство не вредно и приблизительно отвечает своему предназначению, обычно оно одобряется — разумеется и тут предоставляется некоторая свобода гипотетическому. Никому в голову не приходило требовать от каждого представленного препарата, чтобы он делал чудеса. У организма имеются свои тайны.

За этой ширмой много бесполезных вещей, плодов сомнительных спекуляций, получили признание. Хотя бы тут можно было действовать не по бюрократически. Следовало предоставить свободу опытам. Может быть, от этого человеку не делалось легче, но гипотеза состояла в том, что: среди балласта из препаратов всегда может обнаружиться ценное зерно.

Был воспринят принцип, действующий и среди природы: надо посеять тысячи семян, чтобы, в конце концов, где-нибудь, на благоприятной почве, получить надежные всходы, которые продолжат дело жизни. Что бы было, если бы природа вдруг заупрямилась в отношении человека и решила создавать, например, только гениев!.. Из этих ценных экземпляров рождался бы на свет, может быть, один в сто лет в качестве чуда природы. Каким терпением должна была бы обладать мать, которая сто лет вынашивала бы своего первородного сына!..

Подготовленный подобными рассуждениями, Белинов просто ожидал извещения с номером регистрации препарата. По-настоящему трудная задача начиналась для него лишь после этого: обзаведение собственной частной лаборатории. Белинов составил точный план. За границей он интересовался организацией частных институтов и лабораторий. Все дело было в средствах. Он знал, что частная благотворительность у него на родине к научным и культурным целям не слишком отзывчива. Несколько больших фондов уже лет пятьдесят были изолированы и преданы анафеме клеветой и темными интригами.

Белинов не смел предаваться мечтам. Он был достаточно умен, чтобы ставить себе близкие и осуществимые задачи… Только бы уже начать по-настоящему!