Здравко Сребров - Роман одного открытия

Тысячи препаратов и специалитетов, биохимических изобретений и медикаментов прошли, были просмотрены, анализированы и пущены в обращение. В десятках случаев профессору Биловену приходилось давать письменные объяснения медико-фармацевтической палате, защищая свой тезис свободы изобретения. Публичная лекция против бюрократизма и за научную инвенцию с особенной желчностью взбудоражила профессора. «Пусть идет… пусть идет» — было любимой его поговоркой.

Такая терпимость была, по мнению Овеса Рудко, одной из положительных черт профессора — уж во всяком случае он то вряд ли бы нашел аргументы, чтобы возразить против этого. Разумеется, Рудко заметил, что профессор Биловен горячится, когда нужно одобрять и рекомендовать препараты больших фирм, особенно «Гольдман и К°».

«Раз не вреден, — прикрывая характерную самодовольную улыбку, возражал он на замечания сотрудников, — не будем придираться от избытка научной совести… Я не люблю педантов…»

Но сейчас как будто профессор Биловен был пойман врасплох. Рудко наблюдал за ним не то с тревогой, не то с известным злорадством. Он надеялся, что изобретение Асена Белинова блеснет необыкновенной комбинацией, удивительной по простоте, но великой по своему синтезу.

Рудко знал — великое всегда поражает своей простотой.

От времени до времени он поглядывал на аппаратуру коллеги Ладженко — человека, пользующегося полным доверием профессора, который всегда в особо деликатных случаях был там, где профессор Биловен хотел получить нужный ему результат…

Рудко знал, что, несмотря на постоянные доказательства честности, абсолютной дискретности и научной добросовестности со стороны остальных сотрудников, профессор Биловен проявлял скрытое недоверие к ним, подозревая в корысти.

Молодой черноглазый человек, низкорослый и плечистый, также в белом халате и шапочке, и другой, блондин, с толстыми мясистыми губами, сильно близорукий, В очках, тощий и странно подвижный — новые коллеги Рудко — работали вместе с Ладженко с небольшим микроскопом на одном из длинных столов.

Термостат повис на стене как огромная почка, рядом в двух хорошо заткнутых банках находилась какая-то серая пористая материя, от которой по временам отделялись маленькие пузырьки. Очевидно, тут шла ферментация. Маленькая стеклянная трубочка, проходящая через резиновую пробку банок, издавала негромкий звук, похожий на пение сверчка.

В большом стеклянном сосуде, поставленном на небольшую металлическую пластинку, вода вдруг начала кипеть и подбрасывать алюминиевую крышку, которая гримасничала, как пасть допотопного животного, медленно умирающего.

В лаборатории было душно. Вентилятор работал слабо. Воздух был насыщен едкими и кисловатыми испарениями.

Через большие окна вливался свет, который отражался на приборах. В стеклянных сосудах переливались его лучи. По столам и стенам ложились длинные яркие полосы заката.

Когда хронометр, словно задыхаясь от испарений, пробил четыре коротких удара, Белинов вошел в лабораторию с небольшим портфелем подмышкой.

Вместе с ним вошел профессор Биловен — огромный, но какими-то торопливыми и мелкими шажками. Было что-то несуразное в массивной туше профессора Биловена и его движениях, в которых было нечто, напоминающее небольших зверей — готовых при малейшем шуме прятаться.

Артериосклероз, потеря гибкости в суставах, излишние подкожные отложения или потонувшие в жиру нервная система и сердечный мускул мешали профессору правильно двигаться. Душевная несогласованность отражалась на пластике его тела, которое трудно поддавалось гармоничности движений.

Белинов шел спокойно, слегка сутулясь. Глаза его выражали концентрированное внимание и серьезность с примесью печали.

Появление обоих ученых внесло большое оживление в лабораторию. Все устремили глаза на неповоротливую фигуру профессора Биловена, который вытеснил своей громадной фигурой воздух в комнате, где работали молодые люди.

Профессор любезно и предупредительно поздоровался со всеми. Только Белинова не стесняло его присутствие.

Он молчаливо пожал руки научным сотрудникам профессора. С задумчивой улыбкой радости он поймал на себе дружелюбный взгляд Овеса Рудко. Затем, не теряя времени на разные церемонии, на которые его обязывала лицемерная предупредительность профессора, Белинов вынул из портфеля белый халат и надел его.

В его темных глазах преломились лучи солнца, упали на белый халат молодого ученого, словно окутав мягким облаком света.

Белинов вынул из портфеля несколько сосудов, которые поставил против Ладженко. Он заметил в небольшой фарфоровой коробочке одну из своих ампул. На подвижном столике была приготовлена бумага и изящный карандаш с пружинным стативом.

Все научные работники лаборатории окружили стол Ладженко, на котором Белинов спокойно подготовлял свой опыт.

— Вы сами сделаете анализ, я правильно понимаю? — сказал профессор со сдержанным раздражением, густо покраснев.

Не взглянув на него, Белинов спокойно ответил:

— Да, я думаю, профессор Биловен. Разве только если вы пожелаете продемонстрировать какой-нибудь особенный ваш метод качественного и количественного анализа.

— Нет, и в голову мне не приходило, — поспешил, словно защищаясь, сказать профессор, смешно выпячивая губы. — Вы, может быть, больше любите сенсации.

— Да? — только уронил Асен Белинов, не обращая больше никакого внимания на присутствие профессора.

В лоханочку в аппаратуре Ладженко положил парафиновую пластинку и к ней приблизил две других маленьких, связанных медной проволокой. Фарфоровую коробочку, напоминающую желудь, поставленную на треножник, он соединил в узком крае «желудя», который был из резины, со сферической банкой, также поставленной на парафиновую подставку. Четыре устья банки были на различной высоте, тоже связаны резиновыми и стеклянными трубками с несколькими небольшими ретортами, поставленными в отдельности на аптекарские весы, с металлическим языком, который двигался перед блестящей стальной шкалой с обозначением веса. Реторты Белинов соединил с серией пробирок, различной величины и в различном положении. Из двух пробирок выходила железная проволока, тянувшаяся ко второй лоханочке, наполненной бесцветной жидкостью. Лоханочка имела вид лодочки с маленьким краном в основании. В него Белинов вставил две другие параллельные пластинки, связанные металлической иглой, перед которой был поставлен маленький вертящийся цилиндр из черного, похожего на смолу, вещества.

Под кран лоханочки был подставлен фильтр, соединенный сложной трубочкой с несколькими стеклянными коробочками, похожими на наперстки.