Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

Так прошли две недели. Иль Веккьо, довольный успехом подарка, который поистине превосходно отвлек мальчика, содействуя тому, чтобы Тотор еще полнее забыл, как казалось, свое взрослое прошлое, еще не изгладившееся в сознании; так вот, Иль Веккьо мудро улыбался. Порой, опираясь на лопату солнечным утром, он наблюдал упражнения мальчика или даже подходил к его мишени на стене конюшни и около четверти часа следил вблизи за увлеченным новой затеей Тотором, делая в блокноте заметку-другую. Несколько раз он гладил Тотора по голове и хвалил его. Как-то после особо значительного успеха он проговорил:

— Как у тебя славно получается, мой мальчик. Когда вырастешь, — и тут его голос зазвучал как-то по-особому, — ты, конечно, выиграешь Гран-при Национального общества стрельбы из лука. Продолжай упражняться, Тотор. Это поможет тебе быть сильным и здоровым. Тебе необходимо что-то в этом роде. Помни, ты перенес мозговую лихорадку.

Деннисон улыбнулся робко и уклончиво. Участие в соревнованиях по стрельбе было, пожалуй, последним, о чем он помышлял, эта идея его не особенно вдохновила.

— Я буду тренироваться, дядя, — ответил он. — Мне это нравится. И как ты думаешь, я когда-нибудь побью рекорд?

— Вне всяких сомнений! — воскликнул патриарх. — Вне всяких сомнений. Помни: упражнения ведут к совершенству. — Произнеся на прощание этот лозунг, он вернулся к возделыванию сада. Тотор в задумчивости погладил свой лук с трогательным в своей простоте нежным чувством.

Новый из этих странных периодических приступов болезни, которые Иль Веккьо называл рецидивами мозговой лихорадки, не позволил Тотору несколько дней выходить из дому. Когда маленький Жан Поль в нетерпении пришел и спросил о своем новом товарище, который жил в таком большом красивом доме и у которого было так много поразительных игрушек, ломбардец мрачно сообщал ему, что его товарищ болен, и они еще долго не смогут видеться. Жан Поль расплакался, несмотря на змея, которого подарил ему Иль Веккьо, и опять спустился с горы к своей убогой хижине на Рю Луи Блан. Никогда больше его не приглашали на гору Сен Клер. Ибо, если бы он туда попал, то непременно рассказал бы, вернувшись, странную историю, после чего либо его побили бы, чтобы впредь не врал, либо по всему городку пошли бы бесконечные толки об Иль Веккьо и его владении на вершине горы. Маленький Жан Поль рассказал бы в испуге, что мастер Тотор теперь не выглядит мальчиком десяти-двенадцати лет, примерно таким, как он сам, разве чуть больше, племянник старого ученого каким-то загадочным образом изменился, став меньше, легче и моложе во всех отношениях, и теперь кажется, что ему не более восьми лет. Такой истории никто не поверил бы, но она была бы правдива во всем. Ибо, когда бедняга Тотор вновь вышел из дому в сад, перемены, которые в нем произошли, были очевидны с первого взгляда. Иль Веккьо, сидя с книгой и сигарой на широкой развернутой в сторону моря площадке, наблюдал за ним с крайним удовлетворением.

— Смотри, Стасия, — негромко обратился он к племяннице, сидевшей рядом в большом плетеном кресле и равнодушно занимавшейся каким-то очередным рукодельем. — Видишь, он все забыл. Не осталось ничего из его прошлого. Я рассчитываю на тебя, ты еще ни разу не выказывала неповиновения, старайся и теперь поддерживать его иллюзии. О, какое поразительное достижение науки!

Стасия не ответила и даже не подняла глаз, кажется, покрасневших от тайных слез и с темными кругами внизу после бессонной ночи. Однако Иль Веккьо ничего такого не видел. Его хищный волчий взгляд был сосредоточен на жертве, которая ныне, верная новой игрушке, несмотря на недавнее уменьшение сил, снова приступил к своей тренировке в стрельбе из лука.

— Смотри, — опять начал Иль Веккьо. Но Стасия, внезапно поднявшись, исчезла в доме. Ее рукоделье, брошенное, осталось на крыльце. Старик нахмурился и погладил бороду.

— Вот как? — пробормотал он. — Что же, поглядим. И очень скоро.

Несколько дней жизнь текла спокойно. Иль Веккьо работал в саду, читал, занимался, делал заметки и очень много записывал в свою переплетенную в черное особую книгу. Ломбардец вел себя как слепой; ничего не говорил и повиновался, как всегда. Стасия предпочитала не покидать своей комнаты. А что до мальчика, то он играл.

Но, хотя патриарх пристально за ним наблюдал, медленно и верно шло вперед нечто такое, о чем Иль Веккьо даже не догадывался. А именно: мальчик с некоторых пор стал собирать гвозди самого разного рода и любых размеров. Всякий гвоздь, который ему попадался, он украдкой подбирал и прятал под плоским камнем за густыми зарослями сумака в нижнем конце усадьбы. Когда их накопилось двенадцать, он стал обрабатывать их напильником, делая острые наконечники. То была тяжелая работа для его маленьких рук. И все же он продолжал ее, орудуя ржавым старым напильником, извлеченным из угла конюшни, урывая вновь и вновь то полчаса, то пятнадцать минут, то даже меньше. Упорно занимаясь этим примерно с неделю, он сумел добиться невероятной остроты у всех гвоздей и лишить их шляпок. Теперь он располагал двенадцатью стальными остриями, спрятанными под камнем, от полутора до трех дюймов длины. Следующая стадия была еще трудней, ибо требовалось соблюдать полную секретность. Задача приладить наконечники к стрелам так, чтобы его не застигли, вызвала основательные размышления. Но, в конце концов, он ее решил. На десятый день после своего последнего периодического приступа он вдруг придумал игру в рыбную ловлю с вершины скалы. Привязав к длинной жерди настоящую леску, выпрошенную у дяди, он сидел не менее часа в беседке, рассекая пустой воздух над пропастью и делая вид, будто у него невероятный улов. Иль Веккьо улыбался этой невинной забаве. «Итак, — рассуждал он, — его разум убывает вместе с телом. В этом я до сих пор не был уверен. Здесь не исключалась готовность выдать желаемое за действительное. Но теперь, когда он стал настолько примечательно уходить в мир воображения, это можно считать доказанным». И он пошел делать обширную запись в своей книге.

Тотор вернул дяде вечером леску, но не всю целиком. Нет, карманным ножиком он отрезал около пятнадцати футов. Поскольку он опять намотал леску на катушку, утрата оказалась незамеченной. А пятнадцать футов крепкой шелковой нити мальчик тщательно спрятал за картиной в своей спальне.

В ту ночь он взял с собой в постель лук, стрелы и колчан. Так часто поступают дети с любимыми игрушками. Старик и это подметил с безграничным удовольствием. Потирая руки со вздувшимися венами, он рассуждал: «Все лучше и лучше! Очень скоро детство пройдет. Скоро приблизится младенчество. А затем, затем… Ах! Великая тайна. Загадка. Вопрос, неразрешенный в ходе исследований всей жизни, обретет ответ. Скоро. Скоро».