Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

И все-таки, сейчас он отпрянул. Старик хорошо понимал, насколько лишилась храбрости его жертва. Патриарх вытягивал эту храбрость, как вампир, и подрывал ее. Мальчик-мужчина, повергнутый в ужас одной мыслью о таком действии, вернулся за перила и попятился. Он слабо улыбнулся. Затем, в жажде отвлечь исстрадавшийся разум от страшных мыслей, огляделся.

— А, знаю, чем заняться теперь! — воскликнул он с горестным облегчением.

Он вгляделся через виноград. Никого поблизости, никто не обращает на него внимания. Его лицо стало живым и сосредоточенным. Он упал на колени и, пошарив под сиденьем, нашел в тайнике тонкую книгу в бурой обложке. Книга называлась «Итальянский для всех». Это, как ничто другое, свидетельствовало о произошедшей в нем перемене. Там, где взрослый замыслил бы убийство, мальчик предавался пустым фантазиям. Он уселся с книгой, радостно отыскал отмеченное место и приступил к занятиям. Он бормотал себе под нос слова и фразы. Строка за строкой, правило за правилом, Деннисон переварил главу о неправильных глаголах. Губы его быстро двигались. Страсть к учению овладела им. Наконец, он закрыл книгу и поднял глаза с выражением ребячьей хитрости на лице.

— Итак, одиннадцатый урок, — произнес он. — Когда я усвою двадцать пятый, я смогу улавливать суть того, о чем говорят они с ломбардцем. Еще две недели с опорой на мои французский и латынь, и я буду знать все, что они обо мне говорят!

Он опять обратился к книге. Опять губы зашевелились, повторяя премудрость, касающуюся глаголов третьего класса. Но почти немедленно из дому раздался звонкий крик:

— Тотор! Тотор!

При звуке этого отвратительного призыва, этой детской формы имени Виктор, которой называл его Иль Веккьо, пытаясь стереть его личность американца, лицо Деннисона ожесточилось. Ненависть, которая стремилась выразить себя через детские черты лица, создала картину, которую, раз увидев, не позабудешь. Опять раздался крик старика:

— Тотор!

— Иду, дядя! — крикнул в ответ Деннисон, как он усвоил, получая достаточно суровые уроки. И, быстро спрятав учебник итальянского, подхватил змея и поспешил с ним из бельведера. Иль Веккьо встретил его на полпути на гравийной дорожке среди роз.

— Идем, племянник, — произнес он по-французски с улыбкой, претендующей на выражение родственного чувства. — Пони ждет. Тебе пора прокатиться с тетей Стасией.

— Да, дядя, — ответил мальчик на том же языке. Он не поднимал глаз от земли, стоя, как собака, которая боится взгляда хозяина.

— Вот для тебя луидор, — отвечал старик, доставая кошелек. — Сегодня у тебя день рождения. Ты помнишь?

— Помню что? — растерянно спросил Деннисон. — Что я должен помнить? Это ты о чем?

— Неважно, — парировал Иль Веккьо с улыбкой тайного удовлетворения. — Не беспокойся о прошлом. Мы позаботимся о тебе. Ты получишь все, чего ни пожелаешь. Скажи мне, мой дорогой племянник, ты счастлив здесь?

— Да, дядя, — ответил мальчик, не отрывая глаз от голышей у своих ног. — Но…

— Но что?

— Иногда я так одинок. Здесь нет других мальчиков. Мне не с кем играть. И…

— Я понимаю. Хорошо, это можно исправить. Завтра придет мальчик. У ломбардца есть племянник в Жетте. Как ты мой племянник, так этот мальчик его. Кажется, он примерно твой ровесник. Я спрошу, как зовут мальчика и где он живет. Тогда, пожалуй, вы с тетей могли бы привезти его с собой, когда вернетесь. Как это тебе?

— Спасибо, дядя, хорошо.

— Вот и славно. Скоро ты придешь в себя. Ты был очень болен, как я тебе уже говорил. Но еще немного, и с новыми товарищами для игр, здесь, где такой свежий воздух и много всего другого, ты станешь счастливейшим мальчиком во Франции. А теперь возьми-ка луидор. Он твой, потрать его на что угодно.

Деннисон протянул руку за этой отвратительной монетой. Ему хотелось, едва схватив, швырнуть ее наземь. Или, еще лучше, запустить в морщинистое, издевательски-лицемерное лицо Иль Веккьо. Но он сдержался. Более того, он не знал, откуда, но к нему внезапно пришла новая мысль. В его измученном мозгу возникла идея, надежда, желание, пронзительное, повергающее в трепет. И он, по-прежнему, опустив голову, уходил от проницательного взгляда старика. Он взял золотой.

— Спасибо, дядя, — произнес он. — Ты очень добр ко мне.

— Рад от тебя это слышать. Рад, что ты должным образом мне благодарен, мой племянник. Но теперь скажи мне, что бы ты хотел купить, получив столько денег?

— А я… я могу купить все, что захочу, себе на день рождения? — запинаясь, спросил мальчик, и лицо его стало необычайно бледным.

— Что захочешь. В разумных пределах.

— Ну, тогда… Я бы хотел…

— Да? Что?

— Помнишь ту историческую книжку, которую ты мне недавно дал? Ту, где про Вильгельма Телля?

— Да. И что?

— О, я бы хотел лук и стрелы, дядя, чтобы играть в Вильгельма Телля.

Иль Веккьо от души рассмеялся. Ему забавно было видеть, как когда-то сильный и жадный до жизни американский доктор, который отнял у него Алкагест, теперь стоит перед ним, сжавшись в свете солнца, сжимая луидор в детской руке и, запинаясь, просит разрешить ему купить игрушечные лук и стрелы, чтобы играть в Вильгельма Телля. Сердце старика взмыло от гордости за такой удачный эксперимент, и к этому добавилось упоение столь дивно удавшейся местью. Похлопав мальчика по плечу с имитацией большой теплоты, он произнес:

— Значит, мой малыш Тотор хочет стать Вильгельмом Теллем? Это не такое уж и неразумное желание. Его легко осуществить. Всего лишь воспроизвести миф.

— То есть… то есть, ты мне разрешаешь?

— Конечно. Конечно, разрешаю. А ну-ка, беги. Посмотри, ломбардец уже запряг пони. Тетя ждет. Я узнаю о мальчике, чтобы ты мог с кем-то играть. И завтра ты будешь Теллем, сколько тебе угодно. Но смотри, племянник, тупые стрелы, не забывай.

— Конечно, дорогой дядя, — ответил Тотор, забираясь в плетеную тележку, где уже сидела Стасия, бледная и молчаливая. Он попытался улыбнуться, но если бы Иль Веккьо знал, что скрывается за этой деланной радостью, его собственное веселье сменилось бы ужасом.

НА ЗОЛОТОЙ ЛУИДОР старика Тотор купил в магазине игрушек на Рю де Ль'Оспис, крепкий ясеневый лук и двенадцать стрел. Лук был более метра длиной и легко позволял пустить стрелу на двести ярдов и больше. Стрелы со сплющенными безопасными наконечниками достигали около двух футов и шести дюймов в длину. Они были ярко оперены красным, синим и зеленым. Набор дополнял колчан и красный кожаный пояс с медной пряжкой. Восхитительная игрушка.

В последующие дни, то в обществе Жана Поля Безьера, племянника ломбардца, то в полном одиночестве он тщательно упражнялся в стрельбе из лука. Были заброшены и железная дорога, и змей, равно как и многие другие забавы. И даже тайные занятия итальянским прервались. Нелегко было бы найти мальчика, настолько поглощенного новым увлечением, насколько Тотор своей стрельбой в цель. История Вильгельма Телля повторялась множество раз. Каждое дерево и куст в имении служили мишенью. Мальчик также начертил кольца на глухой стене позади конюшни для пони и там упражнялся часами, постепенно увеличивая дистанцию, пока не смог, наконец, с пятидесяти ярдов всякий раз всаживать все двенадцать стрел, по крайней мере, в два внутренних кольца. Он научился превосходно чувствовать лук в руках и целиться, постиг особенности каждой из стрел, знал, как какая будет себя вести, как учитывать ветер, прикидывать расстояние и оценивать высоту. Со временем это приспособление стало почти частью его самого, продолжением его тела, послушным его воле.