Валерий Сабитов - Империя-Амаравелла

И я найду против него оружие!

Еще раз проштудировал все доступные Тексты. Нет, не нахожу. Мало того, явно ощущается в строках вмешательство человеческое. Не понимаю, как такое возможно? Во всех веках действует свой Шойль?

Напрягая оставшиеся силы, отправился в букинистические магазины. И нашел два перевода Последнего Откровения. Но рано радовался. Оба перевода несовершенны, сделаны давно, тексты не совпадают. Не звенит струна… А языка оригинала не знаю. Придется искать комментарии к переводам, пытаться понять смысл между строк…

Напрасность попыток выйти из кризиса привела к решению обосноваться в деревне. Город угнетает грязным воздухом, запахами кухонь и туалетов всего подъезда. Железобетон блокирует энергию космоса, но через него свободно проходят звуки всех квартир разом. И не только звуки. Мысли соревнующихся между собой за лучшее место в Империи граждан соединяются в общегосударственном масштабе и перекрывают свет звезд. В таком многоэтажном бараке не выжить.

Выбор из нескольких вариантов оказался удачен — это село еще держится. На улицах трава-мурава, в реке и прудах обилие рыбы, огороды-сады засеяны-засажены. Скоро и тут все исказится, замусорится, переприсвоится, деградирует. Но времени для оздоровления должно хватить. Осенью и весной печь с дровами и углем; ежедневно лопата, пила, топор… Хорошо помню, как поднимался с колен после восьмого класса.

«Вот и затрубили трубадур с трубадурочкой…» Посмотрел бы на меня Саша! В одиночку, обессиленному и еле живому, предстоит справиться с задачами, которые решаются семьями и годами. Надо ведь еще провести водопровод, посадить новый сад вместо старого, отремонтировать дом. А в доме соорудить рабочий кабинет.

Первым делом привез велосипед. Падая-поднимаясь, изучаю окрестности. Попутно вживаюсья в сельский социум. Он — обнаженнее городского. И здесь никто не обожает другого, но в глаза о том говорит нередко. И я принялся коллекционировать сельскую мудрость.

— С тобой говорить — что районную газету читать! — сказал сосед соседу после обмена мнениями о текущем моменте. В той газете народ интересовался только прогнозом погоды.

Становилось веселее. Теперь будет легче отыскать свой рецепт оживления. В книжках не нашел, предстоит анализ практики.

Двое бодрых и здоровых Иваныча поссорились навечно. Один, семейный, физически сильный, пригласил холостяка, слабого, но психосоматически несгибаемого. Застолье в новогодний праздник… Холостой Иваныч обозрел стол и восхитился обилием закусок. И так набил желудок, что не оставил места для самогона. И, прощаясь, попросил бутылку первача с собой. Основание — это его доза-доля, которую не выпил из-за дурацкой еды. Конечно, ему не дали. Он обиделся, и от расстройства заболел. Думаю, от обжорства. Придя в норму, рассказывал односельчанам, как сходил в гости к жадному семейному Иванычу. Такому жадному, что выпить не дал. Услышав это, семейный Иваныч сообщил всем, что гость за вечер сожрал столько, сколько они вдвоем с женой за неделю не съедят. В итоге друзья стали врагами. Но по-прежнему чувствовали себя невозмутимо и весело.

Внимательно выслушав обоих, так и не понял, в чем секрет бодрости, которую ничем не сбить. И решил посетить открывшийся сельский Храм.

Полуобнаженный красный кирпич, двор в запустении. Из притвора сквозь сумрак вижу в глубине несколько образов. Посмотреть, кто они? Но не смог сделать и шага вперед. Явное сопротивление. Внутреннее или внешнее, — неясно. В хмуром настроении вернулся на двор. Над селом летнее солнце, воздух свеж. А тонус тот же…

И вспомнил эпизод из внеимперского бытия. Мы с Ахмадом стоим на берегу моря, рядом домики рыбаков и Храм религии Последнего Откровения. Прозвучал призыв к вечерней молитве, и к Храму потянулись жители рыбацкого поселения. А во мне действует сомнение — войти-не войти… Чего Ахмад ожидал в тот момент от меня? Сегодня знаю — религия не распространяется насилием. Никакого принуждения! Но приглашение ведь не принуждение?

День за днем, в усталости от напряжения, пытаюсь преодолеть сумеречное состояние. Не зная, на что рассчитывать, ищу знаки, знамения.

Этот день начинался тихо, безветренно. Солнце желтое, не злое. На западе два облачка замерли рядом, беседуют. Узнать бы, о чем. Спазм покинул горло, дышится непривычно легко. С трудом прокручивая педали велосипеда, двигаюсь по извилистой тропке вдоль речки. Берега поросли высоким камышом, шуршащим при малейшем ветерке. Сегодня камыш молчит. Какая беззвучная, космическая тишина!

Внезапный шум заставил спешиться. В сотне метров вверх по течению речки из камышей поднялись два журавля. И, беспокойно крича, закружили надо мной. Крылья у них удивительные, ярко-синие. Несколько плавных кругов, и синие журавли не спеша полетели к безоблачному востоку. Солнечный свет отразился от крыльев и синим лучом коснулся меня.

И я тут же понял сразу две вещи. Первая — птицы уводили меня в сторону от гнезда. Вторая — во мне произошел сдвиг. Синих журавлей не бывает! Как и красных лебедей. Следовательно, я куда-то смещаюсь, и меняется моя картина мира. Куда?

Вернулся домой крайне озабоченный. Сил хватило бросить велосипед у калитки, войти и упасть на кровать. И тут же провалился в сон. Приснилось, что идем мы с Сашей по грунтовой дороге, ведущей с востока на запад. Позади солнышко восходит, перед нами развилка дорожная. Одна дорога ведет в город, виднеющийся среди редких лиственниц, другая теряется в дремучей тайге. Мы знаем: на развилке пути наши расходятся. И в прощании нет необходимости. Минутку постояв, пошли каждый по своему выбору. Он — в город, я — в неизвестность.

Проснулся — слезы текут по щекам. Девическая плаксивость обуяла, поставил себе диагноз. Только этого не хватает! Но слезы не текут без причины? И где ее искать, во сне?

После встречи с синими журавлями сил немного прибавилось. И я решил вернуть ощущение риска. Ведь до падения в слабость жил как авантюрист. Соглашался на любую командировку, хоть на месяц или неделю. Горячих точек на карте во времена моей службы хватало. Стоимость жизни там измеряется не цифрами, а способностью преодолеть страх гибели своей и ближних. Который уже год боюсь сам себя! О критическом бессилии не сообщал ни отцу, ни Саше. До Саши десять тысяч километров, до отца — тысяча. Начнем с малого…

Но какая тысяча! Даже полтора часа за рулем от городской квартиры до деревенского дома даются с величайшим трудом. После езды требуется не менее трех часов отдыха. Подъем после синих журавлей ушел. Тело отказывается служить, дух протестует. Разумом превращаюсь в Гоголя, винящего себя во всех грехах человеческих. Понимаю: страдания из-за смены Пути. Даны как знамение очищения и подтверждения. Толпами по Звездной дороге не ходят. Нет, не вернусь к собутыльникам и сопостельницам! Нет в том ни смысла, ни удовлетворения малейшего. Что бы ни случилось…