Петр Ингвин - Ольф. Книга первая

– Значицца так. – Его руки сложились на груди, взгляд с большим трудом отлип от котелка, отчего сообщавшаяся с носом система приказала долго жить. – Во-первых, девчонка, которую, по твоим словам, убитый принес в дом, в деле не фигурирует.

Мое негодование прервал взмах руки.

– Второе. О чем ты не сказал. Я говорю про обвинение в краже.

Если у удивления имеются зарегистрированные рекорды, я побил их все:

– В краже чего?!

– Неких важных документов.

Припомнилась шарившая по комнате брата Сусанна. Меня скрутило, как от зубной боли. Если насчет кражи правда…

– Это подстава!

– То есть, ты не брал?

– На фига?!

Игореха пожевал нижнюю губу.

– И не мог случайно прихватить…

– Как ты это представляешь, мать твоя красавица?

– Никак. Однако, в жизни всякое бывает. Значит, не было никаких документов?

– Нет, – отрезал я, надуваясь, как спасенный из морских лап многодневный утопленник.

– Может, на флэшке? В электронном виде? Ты мог не знать…

– Я ничего не брал у Сусанны.

– А не у Сусанны? Просто задел что-нибудь в квартире или уронил, а рука автоматически сунула в карман…

Не снизойдя до словесного реагирования на глупость, я отрицательно покачал головой.

Игореха сделал, наконец, шаг в правильном направлении:

– Понимаю. Задольские интересовали тебя исключительно в телесно-приятном аспекте.

– Не во множественном числе, не обобщай. Хотя после произошедшего…

У меня в глазах вспыхнули варианты.

Не жаловавшийся на фантазию приятель улыбнулся, потом вздохнул:

– Смотри, какая ситуевина вырисовывается. Пока Задольский в силе, тебе ни хрена не светит. Единственный путь не сесть всерьез и надолго там – это сидеть тут. И не рыпаться. Ключевое слово – «пока».

– Сколько оно будет длиться? Сукин сын, судя по холеному виду, помирать не собирается. – Я смахнул с носа надоедливого комара. – Если только от излишеств. И в высоких кабинетах он как рыба в аквариуме, все схвачено, каждому кум или сват.

– В том-то и штука, – вдруг улыбнулся Игореха. – Кирилл Кириллович, адвокат, сказал по секрету, что под твоего Задольского серьезно копают. Какие-то молодые и нахрапистые. Старый хрыч со дня на день в отсев пойдет, тут ты и явишься с повинной. Мол, боялся за жизнь, а теперь готов поведать все как на духу. И те же улики, которые сейчас против тебя, вдруг станут за тебя. Усек пропорцию?

Игореха иногда вставлял в речь слова, смысл которых не до конца понимал. Или специально так делал, для хохмы. Весьма полезно, когда оппонент тебя недооценивает, считая себя умнее. Неплохо бы и мне приемчик перенять.

Разговор зашел насчет житья-бытья, я мимоходом полюбопытствовал:

– В полнолуние в лесу свет какой-то виднелся. Вроде, костры.

О невероятном продолжении я решил пока не говорить.

– Где?

– У кабаньей тропы.

Игореха посерьезнел.

– Не-е. – У него глазах мелькнул странный огонек. – Не может быть.

На этом разговор закончился. Про визит к землянке двух местных и последующий труп я тоже говорить не стал – проблем и без того хватало, чтобы еще деревенским дорогу переходить.

Я привыкал к лесной жизни. Рыбачил. Учился охотиться. Тренировки составляли единственное осмысленное наполнение дня. Я метал нож, стрелял из лука. По мишеням. По животным пока не спешил. По двум причинам. Стрелы жалко – раз. Лесная живность чуяла меня за версту и обходила – два. Но присутствия духа я не терял. Всему свое время.

Нервировали безумные лесные насекомые и отсутствие хлеба. Зато ягоды и рыба были в изобилии, первых хоть лопатами жуй, вторую нужно вынимать из воды… если знать место и время. Спасибо Игорехе, знание появилось.

Бриться я перестал вовсе, хотя станок с набором лезвий у меня был. Перед кем форсить? Перед кикиморами болотными? Так ведь нету их, родимых. А жаль. Сейчас бы и кикимора жизнь скрасила.

Пару раз над лесом взревывал густой шум – любители внедорожников собирались помесить грязь и поточить лясы. То джип-триал, то трофи-рейд, то обычные покатушки. Похожий на лешего, я сидел в зарослях, наблюдая чуждую для себя жизнь.

– Блокировки!

– Давление до ноль-восемь!

– Сендтраки!

– Лебедуй!

– А точка-то под водой!

– Хай-джек утопил!

– У меня ебс не отключается!

И прочая хрень. На первый раз. На второй раз я уже отличал стальной сендтрак от пластикового, а а-бэ-эс от и-эс-пи.

Разворотив природу, а заодно вдребезги ухайдакав несколько машин и ящиков водки, довольный народ в темноте расползался по городским квартирам. Рев над лесом в такие дни стоял несусветный.

А Игореха твердил: никого, глушь…

Так прошел месяц. К следующему полнолунию я был готов. Даже побрился зачем-то.

Еще до заката хлипкий плотик переправил меня на тот берег, где я замаскировался в кустах у самой воды, в самой их середине. Даже в упор посмотришь – не поймешь, что там за бугор такой странный в непроходимой поросли торчит. С собой – только нож. На всякий случай. Бинокль остался в землянке. Зрелище, если состоится, буду наблюдать прямо из партера. К тому же, блеск окуляра мог бы меня выдать – в армии о таких вещах всю плешь проели.

Я расположился с максимально возможными удобствами, маскировка – на уровне, осталось узнать, не зря ли вся эта подготовка. Подо мной последний раз чавкнула грязь, шелохнулись ветви, и все затихло. Ждем-с.

По шее полз молоденький паучишка. Пели какие-то птички. Жужжали злые комары, к которым я стал привыкать – живем теперь вместе, соседи, какие-никакие. В городе бывает соседство похуже. Хотя, как известно, человек ко всему привыкает. Даже к невыносимым соседям.

Вокруг было тепло, тихо и…

Уже не тихо.

В грязь я залез не зря. Жрицы неведомого Альфавильвиля явились вновь. Та же шестерка. Сегодня – плюс еще одна, седьмая. Такая же молоденькая. Даже моложе остальных. Смешливая, тихая, взгляд скромный и наивный. На вид – едва ли не школьница, то есть ребенок по сравнению с прочими. Крепенькая, порывистая, светловолосая. Она стремилась скрыться за спинами, а ее упорно выдвигали вперед. На всех опять были длинные льняные сарафаны, на головах венки. Шли они осторожно, но быстро.

– Может, не надо? – похоже, не первый раз интересовалась младшая.

Она вновь спряталась за кого-то из старших. Не получилось, одновременно несколько рук вытолкнули ее на поляну, из мрака в свет.

– Глупенькая, – сказала ей одна, самая полненькая. – Счастья своего не понимаешь.

– Не бойся, – ласково прибавила другая. – Любая с радостью поменялась бы с тобой.

И вздохнула.

Что-то непонятное нарушило ночную тишину. Все замерли. Лица, как по команде, обернулись к реке.

Вылупившаяся луна красила водную дорожку сиянием. Едва видная в этом свете, к месту сборища по реке быстро приближалась голова неизвестного. Через минуту стало казаться, что голов две, слышался плеск, мелькали руки. Еще через минуту загадка разрешилась: мокро-блестящий пловец тащил плывущий пластиковый пакет с вещами. Пловец выполз внизу на отмель. Выползла, поскольку тоже оказалась девицей, приятные глазу признаки не оставили сомнений. Вытащенное из пакета полотенце отерло многовыпуклую фигуру, ее покрыл такой же, как у всех, балахон. Я не успел огорчиться, ибо застыл, не смея шевельнуться, даже глаза пришлось превратить в щелки, чтобы не блестели: новоприбывшая, взобравшись по откосу, огляделась по сторонам и быстрым шагом направилась ко мне.