Richard Sanders - Заговор Феникса

Кельвин смотрел словно сквозь стену, размышляя.

– Это странная вещь, знаешь ли. Смотреть смерти в глаза и понимать, что ты ничего не можешь сделать. Как холодная коса, медленно скручивающаяся вокруг шеи, втягивающая тебя внутрь. И вы можете догадаться, о чем я думал?

Саммерс ничего не сказала.

– Эгоистичный ужас! Я думал, что слишком молод, чтобы умереть. И если бы я мог спасти свою шкуру, я бы это сделал, даже если бы это означало оставить всех остальных. Меня не волновал ни долг, ни честь. Я просто хотел жить. Но шансов на спасение не было, и по мере того, как наши мысли превращались из страха смерти в шанс стать одним из них … было очень заманчиво применить на себе последнюю из наших амуниций. Один человек даже это сделал. Я его не видел. Он завернул за угол – потом хруст ! Затем последовал глухой удар его тела. Я…

Кельвин сделал паузу на минуту, встряхнув сознание, освободившись от образов.

– В любом случае, нас поддерживало коммюнике, которое мы получили с крейсера крыла Intel с двумя ротами солдат спецназа. Они сказали, что помощь уже в пути. Нам просто нужно было немного продержаться вместе.

Мне повезло. Я мало что видел в этом действии. Но я слышал эхо криков в шахтах и по коридорам. Вместе с жутким звуком клыков и когтей, чешущихся о переборки. Инфекция дошла до нас как раз в тот момент, когда мы делали аварийный док с крейсером. Последний Стригои, который напал на нас… – Кельвин запнулся, – я уверен, что это был Уилл, или то, что от него осталось. Но злые глаза, смотрящие на нас с предубеждением, не были его. Настоящий Уильям был мертв, и эта шелуха, похожая на него, была больным оскорблением. Мой друг… с этими вонючими глазами… окровавленная и рваная одежда, подтянутые и бледные мышцы, и клыки были чем-то другим… и это была моя работа – застрелить его… Я был единственным, у кого остались патроны.

Но я колебался. Остальные избили и ударили его дубинкой, а капитан взял мой пистолет и стрелял в Уильяма снова и снова. Но перед смертью ему удалось укусить офицера оперативников.

Глаза Кельвина слезились, но он замаскировал свои эмоции.

– Она была… подругой.

Кельвин закрыл глаза, пытаясь заблокировать страшное изображение лица дорогой Кристины, полного агонии, когда Кельвин наблюдал за ее конвульсиями и падением. И еще хуже, чем кристально чистая картина ее агонии, была надоедливая уверенность в том, что это была его вина. Он не действовал. И это стоило ей всего.

Он прочистил горло.

– Стригою удалось укусить оперативника за запястье, и она потеряла сознание. Мы пытались сделать жгут вокруг ее раненой руки, но мы не были врачами, и мы сделали это неправильно, сделали это недостаточно быстро. В любом случае, яд распространился слишком далеко к тому времени, когда она смогла получить правильное лечение. Спецназ штурмовал корабль и взял его под свой контроль, убив всех до единого Стригоя, которого они смогли найти, и всех превратившихся в единое целое. Они очистили нас один за другим, проверяя нас тщательно, прежде чем позволить нам оказаться на борту другого корабля. Мою укушенную подругу пустили на борт, потому что мы верили, что ампутация может спасти ее. Что жгут поймал яд в ловушку. Она была борцом и не уступила ему, несмотря на то, что находилась без сознания. После того, как нас эвакуировали, они пропустили ядовитый газ через Троицу в надежде вернуть судно, но новые приказы были приняты, и в итоге они уничтожили корабль. Стреляли по нему, пока он не превратился в пыль. К тому времени, как мы добрались до ближайшего медицинского учреждения, от Троицы осталось всего пятнадцать человек из четырехсот членов экипажа.

– А что стало с вашим другом-оперативником?

– Они подключили ее ко всевозможным машинам, которые не позволяли вирусу проникнуть в ее мозг, но им так и не удалось избавить ее системы от вируса или изменить ее состояние, даже с полным переливанием крови. Она провела недели без сознания, так как наше лучшее лекарство пыталось спасти ее жизнь от самого дикого токсина, когда-либо созданного. Поскольку сильные болеутоляющие лекарства препятствовали этому процессу, ей приходилось оставаться в ужасной, ужаснейшей агонии. В конце концов, когда казалось, что это тупик, они реанимировали ее, чтобы спросить ее, что она хочет. Она умоляла врачей прервать ее жизнь. Я видел ее лицо прямо перед ними.

Кельвин вспомнил, каким оно было сухим и серым.

– Она выглядела старой, как будто испытания состарили ее на десятилетия.

Его сердце разбивалось на кусочки, но опять же, он не показывал это Саммерс. Он любил Кристину, и именно из-за нее в первую очередь он не стал всерьез вступать в романтические отношения с тех пор.

– Ну… достаточно сказать, что я не собираюсь подвергать свою команду этому.

Когда командир Саммерс говорила, ее тон был уважительным и искренним, но все же исполненным долга.

– С уважением, сэр, это очень трогательная история. И я сожалею о вашей потере. Но вы позволяете своему прошлому опыту влиять на ваше суждение. Вы слишком эмоционально вовлечены, и вы размываете границы между различными типами Ремории.

– Нет никакой границы! – он встал, полный гнева. – Это все больные извращения природы, которые не имеют права на существование!

– Вы говорите, что один измененный человек точно такой же, как и другой, и что все они виновны по ассоциации. Я в это не верю, и вы тоже не должны. Кроме того, парень, застрявший там, – это только один человек.

– Он не человек.

– Он не может повлиять на то, кто он есть. У нас есть долг и шанс спасти здесь жизнь.

– Что, если спасти его значит обречь на смерть еще пятьдесят человек?

– Подумайте об этом, Кельвин. Этот ликан здесь, в глуши и в одиночестве. У него может быть ценная информация.

Кельвин серьезно сомневался, что у него есть какая-то информация, которая стоит даже пяти секунд времени, и он действительно не был заинтересован в ее моральном аргументе. Он не считал себя аморальным человеком, он просто давно решил, что Ремории не являются людьми и не заслуживают того, чтобы с ними обращались как с людьми – они даже не заслуживают существования. Но Саммерс была права в одном: он позволял своим эмоциям влиять на его суждения. И теперь он понял, что если он не будет иметь дело с этой ликаной, то это сделает кто-то другой. Кто-то, кто не понимал опасности. Он должен уничтожить корабль. Но если бы он это сделал, Саммерс доложила бы об этом флоту. И он не хотел думать о последствиях этого. Что оставило ему только один практический вариант.

– Хорошо, командир, мы ответим на этот сигнал. Но мы сделаем это по-моему, а это значит, что у вас нет никаких возражений, понятно?