Ноэми Норд - Алгоритм страха. Пятый день. Перезагрузка. Ангельский туннель

– Для чего я тебе?

– Ты нужна не мне.

– Кому?

– Не задавай вопросов. Просто опусти голову и – вперед!

– Нет.

– Стоять! – он снова преградил путь.

Знал бы он, что у меня в голове! Но лучше промолчу.

– А ты упрямая.

Наши взгляды снова встретились.

И тут я увидела, что мертвые зрачки широко распахнулись, а губы тронула улыбка.

Пластирон по-доброму разглядывал мое лицо.

– Вижу, ты не страж. Так, кто же ты?

– Не задавай вопросов. Поторопись, посмотри: твой враг скоро очнется.

Страж, которого я парализовала дезодорантом уже просушил глаза и развернул анализаторы в мою сторону:

– Стоять! Лежать! Предъявить! – приказал он.

Светящийся пластирон прицелился в его лоб встроенным лазером.

Шипение.

Вонь.

Радужки парализованного стража побелели, кварц оплавился, внутри что-то защелкало, из ушей повалил дым.

– Порядок. Он нас не вспомнит. Уходим. Поторопись, Ана.

Мама снова перезвонила.

– Дочка, у тебя все хорошо?

– Да, как всегда!

– Где ты, Ана? Жду.

– Мамочка, я скоро вернусь.

– Хорошо, милая, поторопись.

– Не болей.

– Не буду.

– Пока, дочь, пока!

Я выключила степфон.

Пластирон смотрел на меня как-то слишком грустно.

– Видишь, с мамой все в порядке. Молчишь?

Он молчал.

– Правильно. Молчи. Ты не должен разглашать имен казненных.

Пластирон снова смотрел на распятую женщину.

– Я вижу, ты не равнодушен к ней. И хочешь мне что-то рассказать? Ее зовут Мирисабелла, как маму. Ты знал ее? Кто она? За что ее казнили? Наша встреча не случайна?

– Не задавай много вопросов.

– Вот как? Заговорил! Но почему следишь за мной? Ждешь, когда я запущу камень в труп? Не дождешься. Хочешь знать, что я здесь делаю? Скажу по секрету, что присмотрела здесь местечко и жду, когда мое желание исполнит какой-нибудь пластитрон.

– Не мечтай о невозможном, Ана.

– Тебе известно мое имя? Как ты узнал? Ты не настолько совершенен, чтобы сканировать зрачки на расстоянии. Говори, не молчи. Похоже, ты страж самого низкого уровня, так как не можешь ответить ни на один человеческий вопрос.

– Я, наконец, нашел тебя.

– Ты искал меня? Не ты ли тот самый тролль, которому я вчера поклялась кое – что оторвать? Не за этим ли пришел?

– Я не тот, кого сам бы убил.

– Так кто же ты? Имена преступников знают только преступники. Ты, наверно, один из них?

– Я слежу за тобой давно. Год назад распознал твой лексический код.

– Ты ошибся.

– У тебя редкий голос, фонограмма сличается быстро.

– Ты подслушивал?

– Я долго искал тебя. Сначала ты пряталась среди школяров, прилежно зубрящих сунны, затем среди разного вздора и наивной словесной шелухи. Я знаю о тебе все, о подработке отроком на побегушках, обманы, мелкие ссоры за плату. Иногда тебе приходилось тяжело, как всем детям, растущим без отца. Но ты умела за себя постоять. Я гордился тобой. Хотя… Мне пришлось пару раз вмешаться, чтобы наказать обидчика.

– Врешь!

– Траектория хаотичной беготни постепенно выстроилась в круг, а центром стала нора твоего прозябания, – кривая усмешка перекосила нижнюю часть лица стража.

– «Нора прозябания»? Да ты поэт?

– Я знаю о тебе все. И знаю, что ты делаешь в Мегаграде.

Мертвый зрачок пластирона отразил ужас на моем лице.

– Не бойся, Ана. Доверься мне.

– Довериться пластирону?

– Ты пришла сюда, чтобы узнать об отце.

– Это – ловушка?

– Это – начало вашей встречи.

По пятницам ровно в 3.00 Пекло раскрывает ледяную пасть, чтобы проглотить очередной вагон с отступниками.

Эшелон никогда не притормаживает у входа, заключенных ждут с нетерпением. Они нужны. И нужны в большом количестве.

Обратно эшелон возвращается другим путем.

Вернее, путь один – он круг. Движение в обратную сторону на этом конвейере не предусмотрено.

Приговоренные обречены стать донорами. В круговом цикле реинкарнации им суждено пройти восемь кругов обращения, они потеряют, все что имели, обретут иные тела и души.

Казематы страшнее смерти. Потому что не убивают, но медленно и долго иссушают живые клетки, извлекая из экссудата энергию митохондрий. Агония воскрешения мучительнее агонии смерти, так как для того, чтобы вырвать плоть из блаженного небытия, адские хирурги не применяют анестезию.

Страдание – важнейший компонент возрождения. Невыносимая боль, записанная в генную память, изменяет врожденные инстинкты. Главный из них – доминанта подчинения, обязательный атрибут.

Природа изощрилась в создании биоты. Наблюдение за естественным мутагенезом предотвратит изобретение изобретенного. Власть – это привязанность или страх? Вылупившийся цыпленок бежит за первым, кого заметит возле своей скорлупы. Не он, а природа заставит избрать покровителя, без разницы – курицу, собаку или башмак прохожего. Мы думаем – это привязанность и верность, на самом деле – страх. Страх остаться без кормильца и защитника.

Так же поступают пластироны. Пробудившись для новой жизни, открыв глаза, стражи склоняют головы перед альфой своего подсознания.

Страх – основа жизни. Обыкновенный цыплячий страх. Ген, выделенный из куриной памяти, держит армию пластиронов в жесткой узде.

Но этот ген – также ген и тираннозавра.

* * *

Горло Раймонда было забито кляпом. Руки, предплечья, бедра, все тело зафиксировано в жестких тисках. Но глаза и мимика лица говорили, что он жив, здоров и в здравом уме.

Внизу он заметил человека в медицинском зеленом халате.

На хирургическом столе виднелись дрели, зубила и ножовки.

Хирург натянул перчатки, осмотрел их в свете прожектора, опустил прозрачный пластиковый шлем на лицо, пальцы пробежали по инструментам, как по клавишам пианино. Хирург долго выбирал, стуча инструментами, какой-то особенный скальпель, поднял голову, встретился взглядом с пациентом, зафиксированным в вертикальном тубе.

– Гордись, Раймонд, ты избран для пробы ню-коллагена, – он поймал острием скальпеля тонкий луч из окна и поиграл им на лице жертвы. – Через пару часов ты распростишься с изношенным телом и станешь бессмертным, обретешь «божественное» здоровье. Фактически ты станешь богом, тебе не будет страшен ни зной, ни холод, ни сопли, ни диарея. Хочешь стать Зевсом? Или Посейдоном? А может самим Сатаной? А, Раймонд?

Хирург повертел скальпель солнышком, поиграл на свету и с нескрываемым презрением прищурился на жертву:

– Не беспокойся за бывшее тело. Тебе, Раймонд, за сорок. Ни к чему тебе дряблая мускулатура и хилые капилляры. Ты везунчик, но я сделаю тебе больно. Тихо-тихо! Не психуй.