Сен Сейно Весто - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая

Таежные темные леса в среднем течении Огамы-Нильсаан и вплоть до не менее мрачных и холодных возвышенностей Лунного нагорья были мало приспособлены к пешим прогулкам, так что вероятность повстречать кого-то на этом отрезке сохранялась еще невысокой. Все перемещения здесь осуществлялись по преимуществу геликоптером спасателей либо моторной лодкой, либо, по необходимости, скажем, в целях вкусить приключений и ледяной водицы на белопенных бурливых порогах и попробовать не разбиться или чтобы, к примеру, тихо и достаточно быстро переправить поближе к метрополии контрабанду, – на плоту. Но случалось такое не часто, воды в этих предместьях были с характером, шумливы и быстры, имели дурную славу и решиться на ночь глядя пуститься в плаванье мог тут не каждый.

Гонгора посмотрел на Лиса. Ни в каких городах тот не нуждался. Он не плохо чувствовал себя безо всяких городов, если бы еще подняли рацион, ни о чем лучшем с его конституцией и запросами нельзя было и помыслить. Сурки, к слову сказать, ему очень нравились, но они требовали неслыханной терпеливости и изворотливости. Дело с сурками продвигалось плохо. Улисс тоже отдыхал, загнанно дышал, рассевшись рядом, раскачивая влажным вогнутым кончиком языка. Он рассеянно бегал по сторонам темными бестыжими глазками, неопределенно улыбаясь, улавливая носом достигавшие его запахи и с удовольствием следя за удивительными метаморфозами вермишели и рыбок самых скромных размеров в жидковатой гречневой пурге, что вольно болталась в разношенных сводах котелка, черного от наслоений копоти. Это была хорошая еда. Вот к этому он никак не мог привыкнуть. Гонгора отчетливо чувствовал исходившее от него глубокое удовлетворение относительно общего состояния дел на сегодня с небольшим налетом мягкого недоумения. Улисс не сразу оставил попытки убедить Гонгору, что тот занимается ерундой и систематически портит добрую еду. Ладно, пробормотал Гонгора, здоровее будем. Все болезни от переедания. Он видел перед собой старую картинку с затрапезным Лисом, блуждающим по кухне и квартирному коридору из угла в угол с уже практически пустой большой родной кастрюлей в зубах, будучи не в силах с ней расстаться – не от голода, а больше по привычке, роняя ее на линолеум, с грохотом обрушивая члены на пол. Если ее не отнять, он так и будет до вечера придавать полированным металлическим стенкам неестественный блеск.

Гонгора долго, не спеша пил чай на листьях смородины, ссыпая остатки витаминизированных сливок, глядя на первую, слабую еще, одинокую звездочку: звездочка подрагивала в глубине неправдоподобно ультрамаринового, пустого, медленного неба. Удобно пристроившись к нагретому мосластому боку спавшего Улисса, поддерживая смолистым сушняком тепло звучно трескавшего костра, он слушал оцепенявшее, очень к месту звучавшее здесь сейчас серебристое пение средневекового инструмента и диких далеких флейт, думая, что, наверное, и в самом деле, поучительно было взять этот барьер и спуститься – хотя бы для того, чтобы потом иметь прекрасную возможность рассматривать на бархатистом затылке пчелообразной желто-полосатой мухи, повисшей на кончике пальца, удивительно точно искаженные подробности своего далекого, микроскопически-ничтожного отражения. Отсюда до утра – уже рукой подать. Как мухе до меня. Хоботок подвижен и неутомим, брюшко ни на минуту не остается в покое, все мысли предельны, лаконичны и по-своему закончены. Образец вольного воздухоплавания. Интересный пример мимикрии, беззастенчивый и неустрашимый, чуть ли не все поверяющий на вкус. Лесная пчела пчелой. И врагов нет, наверное. Как-то же называется, узнать бы, как. Впрочем, нет, не хотелось этого узнавать, ни к чему здесь были названия. …Правда, не с таким риском, додумал он мысль. Или с таким, но не такой ценой. Хотя и цена тоже вроде… – другой тут не может быть. Гонгора забыл, что хотел сказать. Он осторожно вытянул указательный палец, не спуская глаз с его кончика. Этажи, снова подумал он.

Сейчас это казалось невозможным и немыслимым – вставать, убираться и мыть. Он накрыл все хозяйство клеенкой. Сил оставалось только на то, чтобы еще раз смазать сочащиеся ноющие ссадины, доползти, наконец, до разостланного спальника и сразу же выключиться. Он, кряхтя, пробирался под пологом палатки, путаясь в шнурках, засыпая на ходу, не в силах прогнать надолго зависшее чего-то у глаз выцветшее зеленое пятнышко с толстенькими взаимопроникающими стрелками и крохотными буковками по окружности: «Der Grüne Punkt». Слегка подмятый с боков прозрачный баллон с горстью сухих сливок он решил оставить там, где был. Горизонтальному положению предстояли километры новых испытаний.

Каменный колодец скалистого ущелья выползал вместе с ним в ночь. Далеко вверху неровные края обрывов выгорали алым и фиолетовым, чтобы прикрыться невесомым, прозрачным, звездным; ущелье вошло в полосу угрюмых теней. Утомленный настигшим его накануне ужином, Улисс ни на что не реагировал, тряся мохнатыми щеками и дергая лапами. Спал он теперь на привязи, и не сказать, что очень хорошо, стоило только солнцу уйти за деревья, как его постоянно что-то начинало выводить из себя, он то и дело шумно, вызывающе встряхивался, будил Гонгору ночами, случалось, даже на что-то бросался и предостерегающе рявкал ночи напролет. А днем им неожиданно и не совсем к месту повстречался рассевшийся на высохшем дереве небольшой мишка в светло-бурой лоснившейся шубке, с глумливым взглядом маленьких глазок, тяжеловесно-округлый и весьма подвижный. Завидев пришельцев, мишка, шурша осыпающейся корой, ловко взобрался повыше, чтобы лучше видеть, и Улисс, ничего подобного в своей жизни раньше не обонявший, уже с самого утра пребывавший в приподнято-дурном рабочем настроении, взорвался, больше не считая нужным сдерживаться, желая крови, наблюдая, похоже, неприятеля на собственной территории уже втоптанным в грязь. Он успел выложить местному населению все, что думал о нем и его семействе, не оставив без внимания весь его вид, подвид и род, успешно расходуя скопившееся за день раздражение. Гонгора только морщился, обеими руками за шиворот оттаскивая его подальше в сторону и желая как можно скорее пересечь открытый участок чужой территории, поскольку было неизвестно, сколько еще таких же жутко подвижных мишек сидят сейчас поблизости по деревьям. Сидят и слушают. Было очень неудобно.

Гонгора, наглухо прикрывая за собой полог палатки и усаживаясь, заботливо расположил многострадальные бедра на пятках и прикрыл глаза. «Слушай, – сказал ему Штиис, подложив в камин еще дров. Хорошо смотрится, блеск просто: стакан ночи. Лесной дух Змея, распахнутый банд „Логики предпрошедшего“ – и старый нож на темных страницах эволюции. Потертая рукоять и зеркальное лезвие на древних сагах. Вот и не сочувствуй после этого самому себе». Эта картинка отчего-то не забывалась. Они многозначительно посмеялись тогда, но каждый имел в виду свое.