Сен Сейно Весто - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая

Когда расплавленное солнце взгромоздилось на макушку белой раскаленной скалы, с которой начиналась целая гряда таких же неприступных истрескавшихся глыб, что обрывом уходили за горизонт по другую сторону реки, и немедленно принялось жарить, Гонгора решил, что на сегодня, видимо, хватит. Уютная чистенькая лужайка понравилась сразу, на возвышении в тени и близко к воде, он избегал ставить жилую полусферу у самой воды, уже наученный опытом, хотя там обычно всегда присутствовал некоторый сквознячок, который очень не нравился большим лесным комарам. Здесь хотя еще ждало своего часа другое несчастье, какие-то мелкие, наглые, пухлые, полосатые мошки, по сравнению с которыми приставания озверелых комаров, оголодавших до потери всякого ощущения реальности, воспринимались как легкий укрепляющий массаж. Ядовитые укусы тех саднили неделю, и чем сильнее были расчесы, тем сильнее они саднили. Горные речки имели одну нехорошую склонность в сжатые сроки превращаться в ревущий бурный поток, ворочающий с корнями вырванные пни и деревья, которому ничего не стоило подняться и на метр, и на два, и на сколько ему понравится, если где-то в горах пройдет гроза. Раз глубокой ночью Гонгору уже чуть не смыло, спасибо Улиссу, если бы не Улисс без рюкзака, по крайней мере, можно было остаться свободно. Земляничная полянка оказалась на редкость хороша, лес со всех сторон, вода проглядывала сквозь подлесок и сосны. Громко потрескивал костер и раскачивался влажный котелок, ночлег, судя по всему, сегодня ожидал в тишине и покое. Преодоленное за день заслуживало ночлега в тишине и покое. Большая часть супных пакетов и пакетов с кашей осталась еще в предместьях Кислого озера, на памятном болоте, обед вышел более чем умеренный, это все же еще не самый конец Тропы, и приходилось экономить. Улисс был заметно разочарован тем, что ему могли предложить, демонстративно облизав тарелку, удалился, растянувшись под кустом, зарылся в высокую зелень, не переставая стрелять сквозь стебли осуждающими внимательными глазами. Вечером, вечером, пробормотал Гонгора, завязывая сухари в мешочек и убирая посуду. На сытый желудок лучше спится.

В палатке царил идеальный порядок. Зрительная труба в чехле висела под потолком, подальше от солнца и чтоб не путалась под ногами. Обезглавленный рюкзак в углу, слева – готовые к тихому часу матрац и спальник. В изголовье по устоявшейся традиции на всякий случай нож и ножны. Как всегда, чисто подметено и прибрано. Чересчур светло и душно. Он оставил распахнутым полог. Нагретый синий свет давил на глаза. Спать не дали. Вначале головой был испытан такой натиск мыслей, который не случался уже неделю, мысли были большие, безвкусные, они не умели уместиться в голове и чувствительно увеличивали давление на внутренние стенки черепной коробки. Эшелоны обрывков, фрагментов, случайно оброненных деталей, скупых зарисовок, бесценных идей, целых фраз, недосказанностей, прекрасной, по-видимому, стихотворной, но совершенно не доступной сейчас запоминанию формы, безупречно выверенной, по обыкновению, ядовитой, прозы в три языка без особого желания, уныло переругиваясь и наступая друг другу на пятки, преодолевали не освоенные еще кубометры сознания, и не было им видно ни конца ни края. Откинутый в ногах полог палатки прохлады отчего-то почти не давал, наверное, следовало бы прежде разуться, однако уже с минуты на минуту ожидалось прибытие сна, и двигаться не хотелось. Вязанка стрел, ее царапающиеся и цепляющиеся за все на свете устрашающие наконечники, как стало теперь казаться, лежали непростительно близко к поверхности легко ранимого надувного ложа, и их пришлось сдвигать дальше. Невозможно было найти такое положение, чтобы в одно из бедер ничего бы не упиралось и не мешало сосредоточиться на главном, под ним оказывался то компас под замусоленным уже полиэтиленовым пакетиком Эн-Зэ, то распухшая записная книжка с деньгами, документами и кучей бесполезных сведений создавала почти непреодолимую преграду к ожидаемому забытью, и продолжалось все это целую вечность. Блокнот пришлось вынуть и положить в изголовье на нож. Гонгора, двигаясь экономно, стараясь не расплескать остатки настоянной дремоты, улегся и представил себе, как ближе к концу дня ни к селу, ни к городу вдруг собирается несусветная гроза, палатку вместе с ним смывает, и он благополучно остается без документов. Или как на него, мирно спящего и ничего не подозревающего, совершается бандитское нападение аборигенов, и он, позабыв в палатке подарок деда и книжку с деньгами, вынужден поспешно скрыться в чаще, в неравном поединке успев обезоружить перед тем двоих и ловко снять без промаха летящими стрелами прочий хрипло голосящий бородатый народ и всадников на полном скаку. Всадники, кувыркаясь и ругаясь, разбрасывают во все стороны песок, Лис оживленно комментирует происходящее, и все довольны. Однако, помедлив, отмечал он здесь же, все дело в том, что прекрасная стройноногая предводительница с мгновенно отрезвляющим, парализующим взглядом хирурга и чудно приподнятым капризным детским носиком этим, по всей видимости, не удовлетворится, и по всему лесу начнется большая облава, с погонями и перестрелками… Тихо выругавшись, Гонгора со стоном приподнял себя на локте, достал из блокнота полиэтиленовый мешочек с паспортом и потертым в уголку удостоверением альпиниста-спасателя и затолкал в карман. Это у него называлось «защита от дурака», давно став привычкой. Этим утром, как планировалось, Гонгора с Улиссом успешно достигли и пересекли новый железобетонный мост, последнее слово техники, безлюдный отчего-то свежеуложенный тракт с прекрасным покрытием – и потом маршировали еще чуть не до обеда. Это означало, что своя Лунная Тропа на этот раз будет наконец пройдена. Правда, это было не совсем то, что он представлял, но он ее прошел и уже в чем-то совсем не тот, что был раньше. Это означаю, что скоро домой.

Улисс теперь выглядел каким-то особенно молчаливым. Сегодня он был воплощение природной скромности, послушания, терпения и душевной мягкости, застенчиво поглядывая влажными глазами снизу вверх и буднично встряхивая ушами. А предводительницы в этих краях, конечно, водятся спортивные, черноволосые, неприступные, обращающиеся с винтовкой почти как я с карандашом. Он представил себе, что у нее непривычно короткая, «под мальчика», стрижка, которая очень шла этой бандитке с тонким аристократическим личиком то ли бестии, то ли феи из голливудской сказки, и как он на краю обрыва скалы учит ее пользоваться страховкой, она улыбается ему, не слушая, и совсем почти не боится, на этом месте он было наконец заснул, но тут где-то у самой палатки, почти под ухом – похоже, там, где он перед тем опрометчиво оставил, не успев захоронить, пустую консервную банку из-под тушенки, затолкав в нее измазанную в каше газетную шелуху – начали почти не стесняясь, громко шуршать и греметь. Было ясно, что заснуть сегодня и никогда уже не удастся. Лис должен спать, находившись за день. Как всегда, настырные и наглые в своих начинаниях послеобеденные птички. Сучки-синички, которые возиться не могли выбрать более удобного момента…