Аврам Дэвидсон - ФАТА-МОРГАНА 7 (Фантастические рассказы и повести)

Врачи спокойно пили свой виски, неторопливо обсуждали, стоит ли отдавать Элоизу в жертву или нет. И строили свои собственные прогнозы, что с ней произойдет, если они этого не сделают.

Элоиза ничего из того, что они говорили, не слышала. Казалось, она спит.

Словно заключенная в капсулу, она знала только собственное «Я».

Лучи солнца осветили передний двор. Казалось, там в разгаре Весенний карнавал. Какой-то доктор предсказывал, что ничего хорошего из того, что происходит сегодня, не получится. Крупный мужчина с птичьим лицом произнес:

— Не теряйте хладнокровия.

Находясь в объятиях собственного тела, спрятавшись в нем, как в пещере, Элоиза принялась изучать стены зала. Вдоль конька тянулись плети вьющихся растений, их реснички вытягивались и отступали, цепляясь за ее короткое белое платье, словно пытаясь вытащить ее из скорлупы. Они били ее по коленям.

— Спиной! Повернись спиной! Чужая! Инородное тело! — орали они ей, но она ускользала от них, повинуясь новому стремлению. Пол покачивался под ногами, но она все-таки скользнула по этому неверному полу в направлении того места, где коридор раздваивался. Потом она решила, что надо свернуть налево. Теперь вперед. Она пробиралась по узеньким коридорчикам и вдруг остановилась и начала рыться в сумочке. О, эти сумочки! Какое наказание, в них никогда ничего нельзя найти. Бумага, флаконы, клипсы, зеркальце, письма, косметика, маникюрный набор. Она вытащила пилочку для ногтей и компактную пудру. И затем, подобно многим борцам за свободу, она стала писать на стенах. Пилочкой для ногтей она нацарапала:

«Я хочу быть свободной. Я хочу отправиться туда, где живут такие же, как я».

Липкие стебли растений опутывали ее ноги, кровь струилась по стенам, она открыла компактную пудру и распылила ее в воздухе. Пудра полетела сначала в одном направлении, потом обратно. Стены поглотили ее. Дунул ветер, потом раздался мощный взрыв.

Врачи покончили с виски и вернулись к вопросу о судьбе пациентки. Доктор передал Мэйтрон какие-то бумаги, и та приготовилась объявить решение.

И вдруг Элоиза кашлянула. Кашель был сильный, мучительный, захлебывающийся, отдававшийся эхом во всем зале. Струи слюны и крови появились из раскрытых губ, вслед за ней вылетело облако светлой пудры. Она снова кашлянула, сжав руками горло, и подбородок окрасился кровью. Пот катился по ее мертвенно-бледной коже, тело тряслось, как в лихорадке.

Последовала короткая, но выразительная пауза, после чего в зале раздался рев, звон стекла, топот ног. Сумку швырнули на розовый пластмассовый пол, и подагрические ступни растерзали и растоптали ее. Большие двери распахнулись, и в зал ворвалась толпа Врожденных и Голодающих. Они увидели кровь на коротком белом платье и пришли в неистовство. Общее настроение передалось им, и они начали все крушить, устроили свалку, били и колошматили друг друга своими тощими конечностями. Костылями пробивали головы, растоптанные очки ранили ступни и бедра, ножные протезы крушили челюсти, шнуры слуховых аппаратов небезуспешно и, без сомнения, торжественно душили тех, кто в скором времени сам умер бы от цирроза печени.

Элоизу внезапно охватила паника. Похоже было, что ей же самой изобретенная болезнь не обеспечит ей принятия в нормальное общество, на что она так надеялась. Неужели она неправильно рассчитала? И хоть ей ужасно хотелось кашлять, она собрала все силы и закричала:

— Кто-нибудь, снимите силовое поле с этого окровавленного стула!

Специалист-невропатолог с похожей на мак головой, весь корчась, подошел к ней и нажал необходимую кнопку. Она вскочила, чтобы бежать, но он стоял и с усмешкой смотрел на нее сверху вниз, весь красный и явно обозленный.

— Ты выдала себя! — усмехнулся он с сожалением оскалив нижние зубы.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду! Мне угрожает смертельная опасность, неужели вы не видите?

— Но послушай…

Она не стала слушать, перед ней качалось, надвигаясь, его лицо, искренне пытаясь ее в чем-то убедить. Со всей силой она ударила его в пах, и он упал, как будто сраженный ударом ножа.

Не переводя дыхания она пронеслась по сцене и очутилась в небольшой кладовой в конце коридора. Слишком поздно она поняла, что надо было бежать к двери с надписью «Выход». Полки в кладовой были уставлены банками с лекарствами, химикатами, коробками с тампонами и ватой. Зажав уши, она вслепую протиснулась сквозь это барахло. Необходим был решительный поступок. Последний поступок, все сметающий и очищающий.

Пробирки с цианистым калием.

О! Какая красивая голубая баночка, какая на ней элегантная эмблема: череп и перекрещенные кости. Она взяла эту тяжелую банку осторожно, как будто это был ребенок, вышла из кладовой и очутилась на лестнице, которая, как она надеялась, вела к колосникам, туда, где стояла радиолокационная антенна. Оттуда ей будут видны и сцена, и зал. Весь этот хаос, это человеческое месиво внизу, этот запах были омерзительны.

Она вытряхнула маленькие стеклянные пузырьки так, что они со звоном упали на пол внизу, швырнула банку и побежала что есть духу прочь. Платье на бегу задралось до носа. Наконец она очутилась на свежем воздухе и плотно захлопнула за собой дверь. Последнее, что она слышала, — это вопли, сопровождающие массовую смерть и обвинения, что она входила в лигу Анания Мак-Каллистера.

— Предрассудки! Извращенцы! Заговорщики! — причитала она на бегу хриплым голосом. Как вечер был не похож на утро. Утро было таким спокойным и золотистым, а вечер — торжествующим и алым.

Она миновала бесплодную, мертвую землю и вышла в открытое поле. Там она прилегла отдохнуть. Все тело ее страдало от боли и отчаяния, но еще больше мучило сознание, что она сделала что-то не так. Она прислушалась к своим путающимся мыслям. Попыталась понять, как ей было лучше поступить, что ей делать теперь и куда идти. Спасать мать, а потом спрятаться где-нибудь — бесполезно. Ее мать скоро умрет, да и хочет ли она на свободу? Кто-то подошел и опустился рядом с ней на траву, сильно напугав ее. Она снова зашлась в кашле.

Это был макоголовый специалист-невропатолог.

— Но вы не были в…

— Нет, не был. Сразу после того, как я оправился от вашего удара, я поднялся и вышел. Я предполагал, что вы можете совершить что-то ужасное, я это предвидел.

Она была слишком слаба, чтобы двигаться, поэтому просто лежала на спине и плакала, умоляла и оправдывалась.

Он, не обращая внимания на то, что она говорила, произнес:

— Вы, конечно, понимаете, что вам не причинили бы никакого вреда, если бы вы просто спокойно ждали?

— Нет, нет, они убили бы меня…

— Вовсе нет. Мы решили, что вы можете стать для них чем-то вроде живого идола, и, разумеется, они не причинили бы вам вреда. Их бы это устроило, и мы бы от вас отделались. Мы решили, что не ваша вина в том, что вы так чертовски здоровы. Это вина вашей матери.