Сергей Палий - Чужой огонь

Максим смотрел на пасмурный сибирский пейзаж. В похмельной голове застряла единственная мысль: как он изменился за последние два года. Безусловно, сам он – Максим Долгов, – а не пейзаж. Стал раздражительным, замкнутым, грубым. Даже проверенный разгильдяй Егоров казался теперь выдержанней и зачастую благоразумней его. В жизни не стало радости. И лишь общая с Маринкой, Юркой и Фрунзиком цель спасала от окончательного декаданса. А ведь люди вокруг приспособились, попривыкли к новому миру, приняли его реалии за данность. Не десятки, даже не тысячи – миллиарды людей. Может, проще надо быть? Меньше думать о причинах и следствиях? Просто тупо заботиться о личном благополучии, насколько это, конечно, возможно.

Долгов вдруг вспомнил мужика из пресс-службы МВД, которого они с Астафьевым встретили возле велотрека в Крылатском, когда только-только все это мракобесие начиналось. Владимир Игнатьевич… Или Владимир Иванович. Не важно. Как он сказал тогда? Мы живем в скучный век. Да-да, именно.

Живем в скучный век.

И даже немыслимые, противоестественные, выходящие за рамки прошлого опыта цивилизации события, связанные с исчезновением огня, не изменили этого. Потому что не только мы в нем живем. Потому что и он – этот скучный век – уже поселился внутри каждого из нас…

Снаружи всхрапнули лошади, и карета довольно резко затормозила. От рывка всех тряхнуло, и Максим вновь застонал от чудовищной боли в башке.

– Что там, Некрасик? – крикнул Юрка, приоткрыв дверь.

– Замерз. И отлить надо, – донеслось оттуда.

Максим натянул берцы, осторожно потянул за ручку и отворил дверь со своей стороны. Шагнул на ступеньку и спрыгнул на асфальт, прислушиваясь к гадкому звону в голове. За ним вылезли Фрунзик с Юркой и помогли спуститься Маринке.

Ветер был не сильный, но по-осеннему холодный. К тому же в воздухе неслась еле ощутимая и оттого дьявольски противная водяная взвесь.

– До Тюкалинска километров двадцать осталось, – сказал Некрасик, спрыгивая с козел. – Там придется заночевать, потому что до Омска сегодня уже не дотянем и лошади устали, а сменить не получится: Тюкалинск – поселение заброшенное, там с полгода назад мор какой-то был и народ ушел. Но крышу для ночлега найдем, только без света, поэтому придется тепло одеться.

– Ну что, раз уж встали – мальчики направо, девочки налево, – скомандовал Егоров и, кутаясь в химзащитку, сбежал с трассы во влажную грязь. За ним последовали остальные ребята.

– Э-эх-х… – мечтательно протянул Некрасик, расстегивая ватные штаны и доставая гигантский для своей худощавой комплекции инструмент. – Хорошо… Сейчас бы костерок развести. Вокруг сесть на бревнышки, закурить папироску, поболтать.

– А шашлычок из баранинки или карпаччо из куриных грудок не хочешь? – ехидно поинтересовался Фрунзик.

– Хочу, – сокрушенно ответил Некрасик. Застегнул ширинку и, разворачиваясь, добавил: – А еще хочу, чтобы тетка моя жива была.

Фрунзик мотнул головой и отбросил налезший на глаза капюшон. Ветер тут же хватанул его за белые волосы.

Максим подошел к канавке и хотел было присоединиться к коллективному отливу, как вдруг почувствовал в штанах какой-то инородный предмет. Он быстро расстегнул куртку, приподнял свитер и обнаружил заткнутый за пояс пакет.

– Это еще что? Мистика. Как я его раньше не заметил? – удивился он, доставая сверток.

– Это не мистика, а похмелье, – усмехнулся Егоров.

Развернув плотную бумагу, Долгов обнаружил внутри изрядно помятый целлофановый файл с какими-то бумагами.

– Что ты там у себя в штанах такое неожиданное обнаружил? – спросил Герасимов, подходя ближе.

Максим достал документы и тупо посмотрел на самый верхний. Потом быстро пролистал дальше.

– На право владения землей… – прокомментировал Егоров. – На разработку… Монтаж, демонтаж, передача в эксплуатацию… Смотри-ка, да тут двумя нотариусами все бумажки заверены!

– Это что? – Максим поднял глаза на Юрку.

– Пакет документов, подтверждающий твое право на владение нефтяным месторождением под Сургутом, – ответил он. – И когда успели только, алкаши…

– А это? – Долгов сунул под нос Егорову последний лист.

– А это копия дарственной на твою хату московскую на имя Чернышова Игоря Николаевича семидесятого года рождения, проживающего в городе Ишим Тюменской области, согласно которой…

Первым заржал Фрунзик.

Это было настолько неожиданно, что Максим и Юра некоторое время таращились на него, как на идиота в бурном припадке. Даже Некрасик, уже успевший подняться на насыпь, обернулся. Вторым захохотал Егоров, да так, что аж свалился на землю, благо на месте, где он стоял, была относительно сухая трава, иначе бы в грязь угодил. И только потом рассмеялся сам Максим. Сначала робко улыбнулся, потом закхыкал, согнулся пополам и закатился в истерическом приступе хохота. Параллельно он разбрасывал листки, которые незамедлительно подхватывались ветром и разносились по полю.

– И… и… – попытался сказать что-то сквозь ржач Фрунзик.

– Иги… – подхватил Долгов, поддаваясь новому метастазу смеха.

Егоров принялся с удвоенной силой кататься по траве. Через минуту Герасимов собрался с духом, вытер слезы и все же выдавил из себя:

– И кто кого надул, спрашивается?

На трассе появилась Маринка, с испугом спросила:

– Что происходит?

– Долой бюрократию! – выкрикнул Максим, выкидывая последний листок в пасть ветра. – Да здравствует кочевая жизнь!

Юрка закашлялся от спазмов смеха, валяясь на спине, и виновато посмотрел на вконец опешившую Маринку.

Некрасик лишь покачал головой и привычно полез на козлы. Ему дико захотелось домой в Е-бург, в родную артель – подальше от этой сумасшедшей компании.

В Тюкалинск въехали уже поздним вечером. Городок был не большой, но и не маленький. Обыкновенный провинциальный городишко. Только вот не виднелось ни одного светящегося окошка, ни один фонарь не горел на улицах, не слышно было ни лая собак, ни грохота колес, ни звона кастрюль. Мертвое место.

Лишь один раз показалось Максиму, будто он слышит позади какой-то стук. Но это могло быть как его похмельное воображение, так и случайный порыв ветра, сбросивший доску или кусок битого шифера наземь.

Некрасик остановил карету возле двухэтажного здания и сразу принялся распрягать запыхавшихся лошадей и кормить их сеном, упакованным в тугие снопики. Овес лошади получали только раз в три дня.

Друзья выпрыгнули из кареты, Егоров включил фонарик и посветил на табличку, прибитую возле входа в здание.

– Школа, – сообщил он. – Некрасик, мы точно здесь ни на кого не напоремся? А то получим очередь из пневматики в зад.

– Навряд ли, – откликнулся угловатый артельщик. – Здесь только проездом люди останавливаются. Сейчас вроде бы параллельных караванов нет. А местные сюда боятся пока возвращаться, думают, что болезнь еще не ушла. Суеверные.