Станислав Михайлов - Эра воды

Когда-то давным-давно, в тихую безлунную ночь, черное небо было истыкано звездами и прошито полосой, напоминающей конденсационный след турболета — это бледно светился Млечный путь. Под огнем далеких уличных фонарей посверкивала изморозь, крошками сыпавшаяся с веток, а мне мечталось лететь от планеты к планете, из одной системы в другую, не останавливаясь нигде надолго. И чтобы у меня не было детей, никогда. Потому что дети тоскуют по родителям, а у родителей всегда свои дела. Им некогда, они заняты чем-то Самым Важным, Необходимым Именно Сейчас, подчас Великим.

Потом дети вырастают, и оказывается, они всегда были одни. Зачем же плодить несчастных? И зачем приносить себя им в жертву? Мои вулканологи, Алла и Стив, чета Джефферсонов, научили меня многому, никогда не будучи рядом, а суть учений свелась к одиночеству. Человек должен быть один. Ни за кого и ни перед кем не в ответе, никем не связанный. Мои родители, я знаю это, хотели бы вернуться, потрепать меня за загривок и сводить в иллюзион-клуб. Они постоянно отодвигали это, ведь наука не ждет, всегда есть незаконченное, вот-вот раскроющееся, подобное таинственному ореху из сказки, которую не они мне читали.

Мои родители хотели вернуться, но так и не смогли это сделать, и теперь, обращенные в пепел, незаметно украшают Луну где-то там, на обращенной к Земле стороне. В ночи полнолуний, часами валяясь в сугробе, я глядел в недостижимое небо и рассматривал ее, единственный спутник Земли. Бывало, брал с собой окуляр, и с его помощью на морозном воздухе изучал «моря», горы и кратеры, все то, что легко можно было получить в домашней стереопроекции. Я не знал тогда, что они не вернутся с Гавайев, и что даже завещание отделит их от меня, похоронив на Луне.

Я бежал с Земли и избегаю Луны. Попробовал Ганимед, но бесконечная дождевая баня пришлась не по вкусу. Знал, что понравится Марс, и пусть планета встретила меня жесткой посадкой в первом же воздушном рейсе, на самом деле она приняла в себя намного глубже, чем можно было рассчитывать. Валяясь в снегу древней пещеры, грубо продавив телом осторожные следы робота-разведчика, я по-варварски нарушил здешний покой, без почтения к сединам растрепал и раздавил тонкие снежно-ледяные веточки, возможно, росшие сотни лет в сухом разреженном воздухе, где вода не может долго находиться в жидкой фазе. Я лежал на спине, пялясь в белый, нежный и неживой мох, облепивший потолок, а сверху, подмигивая моему фонарю, опускались крохотные снежинки.

Темный пол огромного зала, к которому я вернулся, был гладким, хоть катись на коньках. Сложенный прозрачным льдом, он казался черным. Я посветил фонариком, но рассмотреть дно не удалось, на глубине метра в полтора помутнело, дальше луч не проникал.

Взяв несколько проб, я решил добраться до расщелины, границы территории, разведанной модулем «А» в первом походе. Свет выхватывал наклонные колонны и гигантские сростки прозрачных ледяных кристаллов, горы обломков, местами вперемешку с камнем. Попадались интересные образцы, куски базальта и алевролиты, до того не встречавшиеся, железистые конкреции от горошины до шара почти с кулак размером. Парочку таких я прихватил с собой.

Свернув в знакомый проход, чтобы повторить путь робота, я столкнулся с неожиданной проблемой. Хотя дно пещеры было не слишком наклонным, мои ноги заскользили, я упал, перевернулся и поехал головой вперед в сторону расщелины. Остановиться удалось быстро, зацепившись за выпирающий из стены каменный блок, но дальше пришлось двигаться с изрядной осторожностью.

Как говорили древние, «кто предупрежден — вооружен»: прежде чем приблизиться к трещине, я потратил пару минут на настройку скафандра. Оказалось, можно изменить конфигурацию подошв и перчаток, чтобы они не скользили. Очень удачное изобретение, хотя лучше бы обнаружить его пораньше. Закончив, я подполз к обрыву и глянул за край.

Зонда с видео у меня не было, да и незачем повторять опыт предшественника. Зато были бомбы: сферолиты, те самые железистые конкреции с кулак размером. Одна из них во славу науки полетела вниз, воскресив этим экспериментом память о племени вандалов. Хотя робот в прошлый раз уже измерил глубину, я рефлекторно отсчитывал секунды, пока чуткая акустика не уловила характерный «чпок». Настроив увеличение и сфокусировав луч, я обнаружил свежую дыру. Прорубь. Лед оказался настолько тонким, что мой пробный шар его пробил, наружу выплеснулась вода. Она застывала несколько секунд, пока, наконец, не образовала блестящую корку. Такое вот ударное зондирование, такая вот бомболокация от доктора Джефферсона — очень эффективный метод, всем советую, хотя к неразрушающим его, пожалуй, не отнесешь.

— Роб? — позвал я робота.

— Весь внимание, — отозвался он.

Слышно его заметно хуже, чем в нашей пещерке.

— Там все нормально? Доложи обстановку.

— Обстановка без изменений. Модули продолжают поиски.

— Отлично, Роб. Я бросил камень в щель и пробил лед. Там, действительно, жидкая вода. Что скажешь?

— Это соответствует прогнозу.

— Да, но я видел это сам. И, кстати, лед тонкий. Сомневаюсь я в твоих «полтора метра»…

Робот промолчал, но я и не ждал ответа — чуток отполз от края, встал и посветил на ту сторону. Пещера продолжалась дальше. Недолго думая, я с места прыгнул через расщелину и отпечатал свой след в месте, где не ступала еще ни нога человека, ни лапа робота.

— Достигнута граница устойчивой радиосвязи. — Раздалось в шлеме. — Дальнейшее продвижение нецелесообразно без предварительной разведки.

— Сейчас вернусь, — не моргнув глазом, соврал я и сделал несколько осторожных шагов от пропасти. Подошвы держали крепко. Убедившись еще раз, что больше не скольжу, я уверенно потопал по гладкому льду прочь от расщелины, в неизвестность.

Роб молчал. Теперь я был один, совершенно один в неизвестном месте. Но не страх наполнял меня, а упоение. Щемящее чувство в груди, ощущение свободы и тайны, знакомое каждому первопроходцу. Подобное испытывает и ученый в своем кресле, пытаясь залезть в очередной сундучок мироздания, и ребенок, ночью с фонарем забравшийся в лес. Только ни ученый, ни ребенок не рискуют ничем — разве что перенапрячь мозг или споткнуться о корягу — в земном мире почти не осталось настоящих опасностей.

«Почти», — подумал я и снова вспомнил о родителях. Они ведь погибли на Земле.

Пещера продолжала опускаться. Кое-где стены заросли инеем, а где-то казались полированными, и тогда в них появлялся призрак — мое отражение. По мере спуска все чаще попадались разноцветные фрагменты льда: бледно-зеленые, розоватые, голубые и даже насыщенные ячменно-желтые. Я не мог понять, чем подкрашены стены на этих участках, поэтому просто брал образцы и топал дальше.