Станислав Михайлов - Эра воды

Вскоре мне открылся небольшой водопад. Конечно, ледяной. Возможно, он образовался каким-то экзотическим способом, а вовсе не замерзанием обычного водопада, ведь свободная вода на Марсе течет очень недолго. Но иллюзия живых струй цвета морской волны, на секунду остановивших падение, была настолько полной, что я не удивился бы, оживи они передо мной, грохотом обрушившись на камень, тысячелетиями не тревожимый ничем, кроме, разве что, нежного прикосновения одиноких снежинок, выросших на потолке и не справившихся с собственным ничтожным весом.

Водопад украшал одну из стен полукруглого зала, дно которого было сложено зеленовато-серой породой, спилитом, разновидностью базальта, по виду ничем не отличавшегося от земного. Кстати, встречал его и на Ганимеде. Наползшие друг на друга, быстро застывшие слои лавы в давние времена образовали метровые и двухметровые натеки, отдаленно напоминающие раскиданную по кровати груду подушек. Такую штуку называют «подушечной отдельностью», она образуются при подводных извержениях.

Трудно поверить, но когда-то здесь было море. Не под землей, конечно. Сотню миллионов, миллиард или все четыре миллиарда лет назад треснуло океанское дно и выплеснуло красную светящуюся лаву. Мгновенно образовался пар, горячие пузыри пошли к поверхности, но на место выкипевшей тут же поступила новая вода. Она остудила магму, превратила в камень, не дала минералам времени, чтобы как следует кристаллизоваться, и они застыли в более-менее однородную породу, спилит. Следующий плевок лавы наползал на предыдущий, растекался, в свою очередь застывая, и так до тех пор, пока не прекращалось извержение.

Море успокаивалось. И если в нем водились какие-нибудь зубастые рогатые медузы в плащах цвета хаки или головоухие кривощупы кошмарной наружности, то, поначалу разбежавшись от шпарких пузырей и водотрясения, теперь они возвращались по домам и продолжали увлеченно пожирать друг друга, вовсе не думая ни о геологической истории, в которую попадут, ни о смысле своего бытия.

Я стоял на древнем морском дне, воображая снующих над головой удивительных созданий, давно окаменевших или распавшихся на молекулы, вошедших в другие организмы бесконечной пищевой цепочки, а еще выше над ними плескалась, играя радугой, пенистая зеленая волна. В небе, голубом от избытка воздуха, катилась с восхода на закат медная монетка солнца, намного меньшая, чем над Землей, но тоже жаркая и не позволяющая смотреть на себя без светофильтра.

Смотреть в прошлое — эту способность дала мне палеонтология. Сквозь потемки времен.

Так было давно. Или почти так. Или совсем не так, но как-то же было, а теперь больше нет. Совсем. Пищевая цепочка оказалась не бесконечной, пришло время, и Марс умер. Было ли, кому об этом пожалеть, оплакать, взывать к небесам о помощи? Был ли здесь разум?

Никогда я не мог расколоть смысл времени, рождающего и пожирающего собственных детей. Время сталкивает лбами животных, растения, когда-то сталкивало и людей, заставляя убивать друг друга за место под пальмой. Убивать и умирать от старости. Тщетная жестокость. Мы еще не побороли старость, даже регулярное обновление организма не дает вечной жизни и не может быть бесконечным. Мы не победили и едва ли победим смерть, но хотя бы перестали убивать себе подобных, осознали ловушку, которую раньше называли словом «конкуренция» и считали естественной формой человеческой жизни. А всего-то надо было задуматься в первую очередь не о себе, а… о чем-нибудь другом. Все равно, о чем. И после сытного обеда, увидев банан на песке, первым делом не прикопать его «на черный день», а хотя бы оставить лежать, где лежал, вдруг кому-то окажется нужнее.

Многие до сих пор живут по-старому, размещая себя в центре Вселенной и пытаясь ее к этому центру притянуть. Но мир больше не таков, каким был во времена войн, и эти мастодонты постепенно вымрут сами по себе. Мир людей, и это естественно, держится на любопытстве, интересе к тому, что вокруг них. Любопытство, как известно, сделало из обезьяны человека, и нет большего удовольствия, чем открывать для себя что-то новое, причем не только в науке. Я не хотел становиться ученым, но меня притянуло небо. Раньше, наверное, детей так же манили моря, джунгли или мрачные заброшенные каменоломни по соседству с домом. Человек стремится к неизведанному, таинственному, и уже тем прекрасному. Не к набитому животу. Не к полной куче бананов каждый день, нет, эта дикая эра давно прошла.

Я присел на сухое дно бывшего моря и вернулся в реальность. Вокруг сверкал лед. Наверное, пора назад. Не думаю, что Роб волнуется, но пора уже, как говорится, и честь знать. В какую сторону тут ни сверни, будет на что посмотреть, а блуждать в бесконечных лабиринтах можно очень долго даже при наличии навигатора в скафандре.

— Требования безопасности в соответствии с инструкцией по проведению разведработ не допускают длительного нахождения одиночного человека без устойчивой радиосвязи с другим человеком, способным прийти на помощь, или спасательным роботом.

Я подпрыгнул от неожиданности:

— Ты, зануда! Как же я тебя слышу, если нет связи?!

Модуль рембота показался из-за поворота пещеры.

— В данной обстановке допустимым решением было вывести модуль на границу зоны устойчивой радиосвязи и продвигаться дальше одновременно с центральным модулем, следующим на указанной дистанции, образуя непрерывную цепочку контакта от человека до компьютера турболета.

— То есть ты следил за мной, да?

— Да.

— Ну, тогда пошли обратно.

Мы быстро добрались до расщелины, которую модуль изящно перепрыгнул.

Развернувшись, он выстрелил в меня тросиком. Что-то щелкнуло, и я не успел моргнуть глазом, как оказался на поводке у робота, очевидно, сговорившегося с моим скафандром.

— Как это понимать, Роб?! — возмутился я, едва не задохнувшись.

— Человеческое существо в процессе преодоления препятствия может получить травму, угрожающую его жизни. Чтобы этого избежать, применяется страховка.

— Сколько раз просил предупреждать?! Если ничего срочного, отсчитывай три секунды и, вообще, спрашивай мое мнение! А если я испугаюсь, поскользнусь и упаду в пропасть?

— Вероятность такой реакции для твоего сознания пренебрежительно мала по сравнению с вероятностью игнорирования предупреждения, что чревато летальным исходом.

— Ты хочешь сказать, что я не стал бы ждать три секунды, а перепрыгнул бы так?

— Именно, Пол.

— А если я прикажу не страховать меня?

— Я выполню твой приказ.

Удовлетворенно крякнув, я разбежался, перепрыгнул трещину и еще раз похвалил себя за перенастройку обуви, она совершенно не скользила, несмотря на гладкость льда. Выразительно посмотрел на автокарабин, в который, по воле Роба, перед прыжком вделся трос. Снова раздался щелчок, и меня освободили.