Дональд Уэстлейк - Дурак умер, да здравствует дурак !

Хотя эта речь была произнесена дружелюбным тоном, бодренько и без задней мысли, я испытал чувство вины оттого, что на меня вдруг свалилось не нажитое тяжким трудом богатство. И сказал:

- Полагаю, при четко определенном доходе порой нелегко...

- Недолго ему таким оставаться, - бодрее прежнего возвестил Уилкинс и кивнул на свой чемоданище. - Вот в чем все дело. Там лежит изрядный куш.

- Да, вы, кажется, хотели что-то мне показать, - проговорил я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно беспечнее, и в меру сил скрывая любопытство.

- Разумеется, - отвечал он, дружелюбно улыбаясь мне, но не торопясь покинуть кресло-качалку. - Когда угодно. Как только у вас будет свободное время.

- Значит, лучше всего прямо сейчас, - сказал я, но мгновение спустя подумал, что выказываю слишком большое нетерпение, и поспешил добавить: Разумеется, если вы никуда не торопитесь.

- Ничуть не тороплюсь. С удовольствием покажу вам все. - Наконец-то Уилкинс пришел в движение, лязгнул чашкой о блюдце, поставил ее, поднялся на ноги и тотчас преклонил колена перед своим чемоданом. Повалив баул набок и расстегивая кожаные ремни, он добавил:

- Такого молодого человека это наверняка заинтересует. Тут... вся... моя... работа... за... уф... за тридцать один год. Я... все... ага, пошло! Так вот, теперь я ее завершил.

С этими словами Уилкинс поднял крышку чемодана и взглянул на меня, как джинн, вручающий Аладдину сокровище.

Сокровище? Чемодан был набит бумагой для пишущих машин. Целых шесть стопок. Верхние листы каждой стопы (подозреваю, что и все остальные тоже) были сплошь покрыты мелкими, но четкими закорючками. Темно-синие чернила имели тот же оттенок, что и пятна на правой руке Уилкинса.

- Что это? - спросил я.

- Моя книга, - с благоговением отвечал писатель, похлопывая ладонью по ближайшей стопе. - Вот она...

- Ваша книга? - Меня внезапно охватил какой-то странный страх. - Вы хотите сказать, ваше жизнеописание?

- Нет, нет, какое там жизнеописание! Мой послужной список не тянет на книгу. Нет, нет, только не это. У меня была не служба, а так, легкая прогулка, - он с обожанием оглядел стопки. - Нет, это не документалистика.

Но, разумеется, в основу положены действительные события. Естественно.

Действительные события.

- Стало быть, это роман? - спросил я.

- В известном смысле. В некотором роде. Но исторический материал изложен точно, - он прищурился и взглянул на меня, словно хотел показать, какой у него может быть верный глаз. - До мельчайших подробностей.

Сведения, которые почти невозможно раздобыть, собраны и приведены здесь с великой достоверностью. Я изучал эпоху и все записывал.

Продолжая блуждать в потемках, я спросил:

- Так это - исторический роман?

- Можно сказать и так, - ответил Уилкинс. Стоя на коленях перед набитым бумагой чемоданом, он оперся одной рукой о свое творение, подался ко мне и прошептал:

- Это - новое описание военных походов Юлия Цезаря. Я добавил ВВС.

- Прошу прощения?

- Заглавие - "Veni, Vidi, Vici благодаря воздушной мощи". Неплохо, да?

- Неплохо, - упавшим голосом ответил я.

Уилкинс покосился на меня, прищурив на сей раз только один глаз.

- Вы все еще не видите сути, - сказал он. - Думаете, что это немного дурацкая идея?

- Просто слишком свежая, - поспешно возразил я. - Она еще не уложилась у меня в голове.

- Разумеется, свежая! Но это еще не все. Вы догадываетесь, что придает ей такую значимость?

- Боюсь, что нет, - ответил я.

- Самобытность! Перепевы не попадают в списки бестселлеров! Там только новые идеи, неожиданные мысли. Как в моей книге! - Дабы подчеркнуть важность своего высказывания, он хлопнул ладонью по рукописи, и мы оба изумленно вытаращили глаза, услышав громкое "шлеп". Потом я сказал:

- Э... но Юлий Цезарь... Какая уж тут самобытность?

- Еще какая! Вот какая! - Уилкинс уже вошел в раж; он подался вперед, замахал руками и пустился в объяснения:

- Я сохранил исторические события, все до единого. Названия варварских племен, численность войск, сражения, имевшие место в действительности, - я все это сохранил. От себя я добавил только военно-воздушные силы. Волею судеб римляне получили в свое распоряжение самолеты, приблизительно такие же, которые использовались в годы первой мировой. Перенеся ВВС в ту историческую эпоху, когда их не было, я показал, как воздушный флот меняет весь ход военных кампаний.

- И ход истории, да?

- Влияние на историю в целом незначительно, - ответил Уилкинс. - В конце концов, Цезарь и так выиграл почти все сражения, поэтому последствия, в сущности, были те же. Но не сами битвы. Менялась и психология полководцев.

Все это у меня тут, все на бумаге. А Юлий, сам Юлий Цезарь, - это что-то.

Очень, очень примечательная личность. Прочтите, и вы в этом убедитесь.

- Вы хотите, чтобы я прочел все это? - спросил я, но мой вопрос прозвучал не совсем вежливо, поэтому я поспешно добавил:

- Что ж, с радостью. Очень хотелось бы почитать.

- От моей идеи просто дух захватывает, вот почему вам следует прочесть, сказал Уилкинс. - Сейчас-то вы не готовы ее воспринять, думаете, что я несу ахинею. Дурацкая, мол, задумка. Но когда до вас дойдет, вы увидите все в правильном свете. Зримо представите себе, как эти маленькие хлипкие самолетики появляются из-за холмов и идут на бреющем над Галлией, рассыпая копья и камни...

- Они у вас не вооружены пушками и пулеметами?

- Разумеется, нет. До изобретения пороха тогда было еще очень далеко.

А я стараюсь сохранить историческую правду, поэтому у римлян есть только самолеты.

- Но раз у них есть самолеты, значит, есть и двигатель внутреннего сгорания, - заспорил я. - И бензин. И очищенные масла. Но в этом случае они просто не могли не иметь всего остального - всего того, что мы имеем сегодня: автомобилей, лифтов, бомб. Возможно, даже атомных.

- Да не волнуйтесь вы так, - с самоуверенной ухмылкой ответил Уилкинс и снова похлопал по рукописи. - Все здесь. Все разложено по полочкам.

- А издатель у вас есть? - спросил я.

- Издатель! - выплюнул Уилкинс, разом побагровев от ярости и сжав кулаки. - Слепцы! Все до единого! Либо норовят спереть твой труд, либо не желают замечать даровитого автора. Даровитого, именно даровитого. Где им разглядеть дарование. Цепляются за опробированное и затасканное, а больше ничего знать не хотят. Когда приносишь им настоящий свежак, что-то новое, незаезженное, что-то действительно захватывающее, они знать не знают, как им быть.

- Значит, вашу рукопись все время отвергают?

- Ходил я к одному парню, - немного успокоившись, продолжал Уилкинс.

- Обещал издать. На паях, кажется. Так это называется. Я оплачиваю издержки, типографию, все такое, а он издает и рассылает по книготорговцам.

Мне и невдомек, что там такая механика, но вот поди ж ты. Парень говорит, это в порядке вещей. Показал мне груду книг, изданных таким манером.