Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина. Хроники Маджипура

— Начинает болеть. Я их промою.

— Да, пожалуй. Давай, вернемся к запруде. Я знаю тропку получше той, по которой ты мчался, сломя голову. Иди за мной.

Она отошла в сторону, раздвинула лопухи густой заросли папоротников, открыв узкую, но хорошо утоптанную тропинку. Она грациозно рванулась вперед, и он побежал следом, восхищаясь легкостью ее движений, игрой мышц спины и ягодиц. Он нырнул в воду секундой позже нее, взметнув фонтаны брызг. Холодная вода успокоила саднящие царапины. Когда они вышли из воды, его властно потянуло привлечь ее к себе и обнять, но он не посмел. Они растянулись на поросшем мхом берегу. В глазах ее сверкало озорство, недоброе озорство.

— Моя хижина недалеко, — сказал он.

— Я знаю.

— Не хочешь заглянуть туда?

— В другой раз, Нисмайл.

— Хорошо, в другой так в другой.

— Откуда ты? — поинтересовалась она.

— Я родился близ Замка-Горы. Знаешь, где это? Я был придворным живописцем Венценосца, но не обычным — я пишу душой. Понимаешь, это… как бы переносишь душой картину на холст… я могу показать. Я смотрю на что-нибудь внутренним взором, проникаю в его суть и схватываю душу увиденного своим подсознанием, затем впадаю в транс, почти засыпаю, преобразую увиденное в что-то свое и переношу на холст. Он помолчал. — Это лучше видеть.

Она, кажется, почти не слушала его.

— Ты хочешь ко мне прикоснуться, Нисмайл?

— Да. Очень.

Густой и мягкий мох на ощупь напоминал толстый ковер. Она подкатилась к нему, и рука его нависла над ее телом, и тогда он заколебался: он был убежден, что она Метаморф и играет с ним в какую-то извращенную игру Меняющих Форму, и наследие тысячелетнего страха и ненависти поднялось в нем. Он страшился ее прикосновения, боялся найти ее кожу липкой и отвратительной, какой, по его мнению, должна быть кожа Метаморфов. Также он боялся, что она изменится, обернется чуждой тварью, когда будет покоиться в его объятиях. Глаза ее приблизились, губы раскрылись, язычок дразняще мелькнул за белыми зубами, как змеиный. — она ждала. В ужасе он заставил свою руку лечь на ее грудь. Кожа ее была теплой и упругой, чувственной плотью женщины-человека — насколько он смог узнать после стольких лет одиночества. С тихим вскриком она прижалась к нему. На один пугающий миг безобразный образ Метаморфа мелькнул в сознании — угловатый, длиннорукий, длинноногий, безносый, но он с силой отмел его прочь и, приподнявшись, лег и вдавился в ее сильное гибкое тело.

Долгое-долгое время спустя они лежали бок о бок, умиротворенные, сцепив руки и ничего не говоря. Даже когда пошел легкий грибной дождь, они не шевельнулись, позволяя быстрым острым каплям свежестью омывать свои тела. Наконец он открыл глаза и обнаружил, что она смотрит на него с сильным любопытством.

— Я хочу нарисовать тебя, — сказал он.

— Нет.

— Не сейчас. Завтра. Ты придешь ко мне в хижину, и…

— Нет.

— Я уже несколько лет не пробовал писать. Для меня очень важно начать сызнова. И я очень хочу написать тебя.

— А я очень этого не хочу, — ответила она.

— Пожалуйста!

— Нет, — повторила Сэрайс мягко, откатилась от него и встала. — Рисуй джунгли, запруду. Только не рисуй меня, Нисмайл, хорошо?

Неторопливым жестом он дал понять, что согласен.

— Теперь я пойду, — сказала она.

— Скажи, где ты живешь?

— Я уже говорила. Здесь и там. В лесу. Почему ты задаешь такие вопросы?

— Я не хочу терять тебя, а если ты исчезнешь, откуда мне знать, где искать тебя?

— Но я ведь знаю, где тебя найти, — засмеялась Сэрайс. — По-моему, этого хватит.

— Ты придешь завтра ко мне в хижину, да?

— Да.

Он взял ее за руку и потянул к себе. Но теперь уже колебалась она. Тайна ее стучала в висках. Она не сказала ничего, кроме своего имени. С трудом верилось, будто она, как и он, в одиночестве живет в джунглях и бродит по ним из прихоти, но он сомневался, что сумеет отыскать и указать ей несоответствие между ее словами и действительностью. И все-таки самое вероятное объяснение — она Метаморф, впутавшийся по непонятной причине в связь с человеком. Он всеми силами сопротивлялся этой мысли, но был слишком здравомыслящим, чтобы отвергнуть ее напрочь. С другой стороны, она выглядела как человек, чувствовала как человек, вела себя как человек. Неужели Метаморфы столь далеко заходят в своих перевоплощениях? Его тянуло спросить прямо, выложить свои подозрения, но это было просто глупо — она и так ничего не сказала, и ясно, что не ответит. И он оставил все вопросы при себе. Она мягко высвободила руку, улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй и, шагнув к окаймляющим тропу папоротникам, исчезла из виду.

Весь следующий день Нисмайл прождал ее в хижине. Она не пришла, и это почти не удивило его. Встреча их казалось сном, фантазией, интермедией вне времени и пространства. Он даже не надеялся увидеть ее снова. К вечеру он достал из привезенного с собой мешка холст и натянул его, думая, что сможет запечатлеть открывавшийся из окна хижины вид, когда сумерки окрасят воздух. Он долго изучал пейзаж, проверил вертикаль стройных деревьев относительно тяжелой горизонтальности густых зарослей желтых ягодных кустов, и в конце концов покачал головой и убрал холст. Ничто в окружающем не нуждалось в перенесении на картину. Он решил утром подняться вверх по речке за луг к более обещающей сцене, где мясистые красносочные побеги торчали, как резиновые шипы из глубоких расщелин и скал.

Но утром нашелся предлог отложить поход, а днем показалось, что уже поздно. Тогда он принялся за работу в своем крошечном садике, куда он пересаживал некоторые кусты, чьи ягоды или зелень употребил в пищу, и провозился несколько часов. После полудня молочная мгла окутала лес. Он вошел в хижину, а через несколько минут в дверь постучали.

— Я надеялся, — сказал он ей.

Лоб и брови Сэрайс покрывали бусинки туманной влаги.

— Я обещала, — тихо сказала она, — и пришла.

— Вчера, — напомнил Нисмайл.

— Вот это — за вчерашний день, — она засмеялась и вытащила из-под одежды фляжку. — Ты любишь вино? Я нашла немного. Пришлось, правда, порядочно пройти, чтобы достать его. Вчера.

Это было молодое темное вино, щекотавшее искорками язык. Фляжка была без ярлыка, но Нисмайл полагал, что это какое-то вино, не известное в Замке-Горы. Они выпили все, причем, он выпил гораздо больше девушки — она наполнила его чашу снова и снова — и когда вино кончилось, они нетвердыми шагами вывалились наружу и занялись любовью на холодном и сыром берегу речки, после чего задремали.

В начале ночи она разбудила его и отвела в постель. Они провели на ней ночь, а утром она не выказала никакого желания уйти. Они сходили к запруде и начали день с купания, потом снова занимались любовью на толстом ковре из мхов, а после она провела его к древесному исполину с красной корой, где он впервые ее увидел, и показала гигантский желтый плод, упавший с одной из чудовищных ветвей. Нисмайл с сомнением оглядел его. Плод раскололся, показывая алую мякоть, усеянную большими поблескивающими черными зернами.