Мария Фомальгаут - Вечномечтовые

– Ваш прадед… первым поднял восстание?

– Тю-ю, первым! Первый раз, когда языки смешались, кончилось все. Потом в ноль первом году. Нет, не две тысячи, а просто… от Рождества Христова. Тоже восстание было, порушили башню, она втрое выше была, чем ты видел… потом, когда Карл Великий был, потом Чингисхан тут гулял, мы под шумок Башню развалили, сказали, что это чингисханово войско прошло. Подвижники поверили, прикинь? Тамерлан, правда, сам все развалил, камня на камне не оставил. Руины на сто километров и горка черепов посередине. Любил он груды черепов…

– И сколько раз разрушали Башню? – не выдержал я.

– Да раз сто, наверное. Может, больше. Хочешь, летопись посмотрю, там валяется в архиве, пылищи с них…

– Рушили Башню… и всякий раз возводили ее снова? Да?

– Ну а то. Знаешь, когда падает Башня, всегда надеешься, что уж теперь-то ее никто не построит. И что все будет по-новому. Как-то само собой. Люди добрее, женщины красивее, утром встанешь, и начнется что-то интересное… А потом мы просыпаемся и не знаем, что делать. И снова строим Башню.

– Нельзя же так, – я оставил машину, зашагал к башне, – надо же пересилить себя, раз и навсегда сказать себе, что вы этого не хотите. Начать жить по-новому…

– Тю-ю, думаешь, кто-то тебя послушает? Ты вот что: тебе бензин дали? Дали. Езжай. А со своим уставом в чужой монастырь… знаешь…

Я уже и сам понимал, что не мне, чужому человеку менять здесь что-то. Они не поймут меня, и вчерашние друзья станут врагами, может, сожгут меня, как еретика, где-нибудь на площади. Я сел в машину и помахал Авазу, и пустил Ленд Ровер через пески, дальше, дальше, оставляя за собой пепелища и руины. Как Чингисхан. Пустыня спала, как будто тоже выдохлась вчера, на горизонте мелькало что-то призрачное, дымчатое, стоило посмотреть на него – и оно исчезало.

Они больно врезались мне в память – странные люди, которые не могли забыть свое прошлое. И еще врезались мне последние слова Аваза – он сказал это, наклонившись к машине.

– Знаешь, парень, еще, почему не бросаем? Вот мы порушили башню, вон руины лежат, напьешься, нарадуешься, а потом посмотришь на эти камни и думаешь: А если, правда? А если вот еще камень-другой положить, и вот тебе, небо и Бог сидит? А вдруг? Так и мечемся туда-сюда, как маятники.

Хотелось сказать им, чтобы они не валяли дурака, и выбирали что-то одно. Или сиди на земле, или карабкайся в небо. Но я ничего не сказал, мне уже было не до них.

Я остановил Ленд Ровер посреди пустыни, где не было видно никого и ничего. Вышел, захлопнул дверцу, машина исчезла. Кажется, все. Можно возвращаться на небо.

Легко и быстро я взмываю ввысь, пустыня изгибается, как чаша, наполненная пустотой. Потом выгибается обратно, вокруг меня стадами сбиваются облака. Земной шар удаляется, он похож на кружочек кофе в чашке – и сливочная пена облаков. Ее хочется размешать. И выпить до дна.

Люди… их много. Они не знают, что я – их Бог. Боги редко опускаются на землю вровень с людьми – только для того, чтобы люди не поднялись на небо вровень с Богами. Интересно, сколько они еще будут строить свою башню, и сколько мне еще придется поднимать бунты?

Там, среди звезд меня встречает Джамиль. Мне придется сказать ему, что он не вернется к своей невесте. По крайней мере, не сейчас, только через сорок лет, она еще выйдет замуж, у нее будет трое детей. А потом она умрет, и два человека снова встретятся. Я увижу, как они встретятся. Это всегда немножко радостно. И немножко больно.

– Вызывали?

Ненавижу.

Кого?

Всех. Их. Которые ходят сюда. Неважно, зачем. Думаю, никого не трогаю, перебываю в покое, тут на тебе, ввалятся какие-то, и не выгонишь. Чесслово, были бы руки, швырнул бы чем-нибудь, да посильнее.

– Вызывали?

Хочу сказать – не вызывал. Тут же спохватываюсь, а ну да, конечно, вызывали… вызывали…

Мужчина. Молодой. Молодой сейчас редкость. Мужчина – редкость еще большая. Вваливается, как к себе домой, хоть бы сапожищи снял для приличия, да фиг с два, не царское это дело, сапожищи снимать…

– Сообщение какое-то выходит…

– Какое какое-то?

Не отвечаю. Откуда я знаю, какое, не я программер, а этот, который пришел…

Программер смотрит. Проверяет что-то. Не знаю, что он там проверяет, и знать не хочу.

Ненавижу.

Его.

И всех.

Особенно всех. Нет, в этот момент – особенно его.

– Это кто ж вам такое поставил…

Не знаю, что там такое. Не хочу знать.

– Мастер. Кто до вас был.

– Руки мастеру оторвать. И голову туда же. Это менять надо…

– Сколько?

Он называет сумму. Вздрагиваю.

– Разорите вы меня… а эту оставить нельзя?

– Смеетесь? Нет, бога ради, хоть насовсем штуку эту оставляйте, только она у вас через минуту снова полетит…

– Разорите вы меня…

Перевожу сумму на счет программера. Главное, номер не перепутать, сорок седьмой, сорок седьмой. Охренели с ценами, это мне скоро круглые сутки пахать придется, чтобы хоть что-то заработать…

– Готово.

Уходит. Ненавижу. Ненавижу его, за то, что он ходит. Ненавижу себя, за то, что не могу ходить.

Сигнал.

Сигнал я тоже ненавижу. Это значит, полетела электростанция. Да не куда полетела, а просто. Так и есть, напряжение уходит в минус, началось в деревне утро, закричали петухи…

ПРОВЕРИТЬ ПОДКЛЮЧЕНИЕ…

ЗАГРУЖАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ…

Ну, давай же быстрее… подгоняю комп силой мысли, мы с компом давно уже единое целое, быстрее, быстрее, еще быстрее нельзя, тогда будет больно и компу, и мне.

Проверить подачу кислорода…

Проверить охлаждение…

Проверить вакуум…

Проверяю. Вспоминается что-то откуда-то из далекой юности, когда стреляные-бывалые сетовали, вакуум падает, слышь, сгоняй к Егорычу, принеси ведро вакуума…

Нда-а, ведра вакуума здесь не хватает.

Кое-как выверяю давление.

Ненавижу.

Ночь.

Ненавижу ночь.

Чувствую, что она меня тоже ненавидит.

Подкрадывается, медленно, неумолимо, нюхает темноту вострым носом, я уже знаю, от нее не убежать. Не на чем убегать.

Как маленький, утешаю себя, что ночь там, на улице, сюда она не проберется. Не может. Потому что…

Потому что не сможет.

– А на улицу не ходи, там темно…

Голос матери откуда-то из ниоткуда. Из прошлого.

– А чего так?

– А так… кто на улицу попал, заблудился и пропал…

– А чего?

– А тебя эти заберут…

– Какие эти?

– Ну, эти…

Голос из прошлого. От этого голоса в памяти становится легче. Даже странно, мне его в память не записывали, а он есть…

Здесь надо отключиться и уснуть, и всегда боязно отключаться, а вдруг ночь нападет как раз в тот момент, когда…

Засыпаю.

ЯНДЕКС

НАЙДЕТСЯ ВСЕ

ИРМА ЛАНСКИХ

ВАШ ЗАПРОС ОБРАБАТЫВАЕТСЯ

НАЙДЕНО 4 ТЫС ОТВЕТОВ