Андрей Марковский - Принцип неопределённости. роман

– Спасибо вам. Вы добрый человек. Храни вас бог.

– И вам спасибо. Только я неверующий. Приходится самому о себе заботиться, не надеясь на помощь свыше. Судьба человека зависит от него самого, а не от богов.

– Что же может поддержать в наше время, если не вера?

– Любовь, – не задумываясь, сказал Кира. Улыбнувшись, добавил. – И случайный человек. … Многие люди говорили, что мир может спасти только любовь. А я добавлю: не к богам, какими бы хорошими они не казались, а людей между собой, друг к другу.

– Когда вокруг столько ненависти, откуда взяться любви? Всегда может любить только бог, – не согласилась она.

– Это вопрос вкуса, – попытался шутливо закончить возникшую ненужную тему Кирилл. – И веры. Каждый волен верить в то, во что хочет. Только не надо заставлять верить в одно и то же. Вы верите в бога. Может быть, это вам помогает, не буду спорить. Я верю в науку. И вам не стоит спорить о том, как это помогает мне.

– Какая в науке любовь? – горестно покачала головой женщина. – Вот бог всех любит.

– Знаете ли, настоящая любовь – это когда вас не просят постоянно говорить «прости меня», как правильно сказал один умница. А вы, верующие, только этим и занимаетесь. Вы сами себя убеждаете в любви к вашим богам, а это не любовь. Это иллюзия.

– Мы просим прощения за грехи.

– Что-то мне подсказывает, что у вашего бога было гораздо больше времени, чем у нас с вами. Но ничего хорошего у него почему-то всё равно не вышло. Так что не просите у него прощения – он ещё больший неудачник, чем мы. С его вечностью в запасе он мог бы лучше расстараться. Займитесь лучше детишками, будет гораздо больше пользы.

Женщина не ответила, и Кира понял, что пора уходить. Разговоры о верованиях бесполезны: все остаются при своих мнениях, она ещё пожалеет меня, овцу заблудшую, подумал он.

– Простите великодушно, что оторвал вас от ваших размышлений. Прощайте.

Вернувшись домой после долгих приключений воскресенья, которое вместо законного отдыха получилось прокатать по врачам (жаль, что к тому же довольно бессмысленно), после попытки обрести душевное спокойствие в виртуальной беседе с родными, Кира помирился с сыном.

Вчерашняя случайная встреча с Шуркой и сломанные планы Вани на вечер, строго говоря, не были таким уж великим поводом для обиды сына на отца: видимо, он просто настроился именно на такое развитие событий. Оттого и разочарование оказалось слишком сильным. У Кирилла такое в жизни не раз бывало: несоответствие ожиданий (во многом придуманных, нарисованных воображением заранее) с сухой реальностью. Он помнил своё разочарование от первого урока в музыкальной школе, когда вместо обучения волшебству игры на пианино ему пришлось целый час повторять название нот и угадывать их название вслепую, на слух, отвернувшись от учителя, чтобы не видеть клавиатуру.

В последующие годы разочарований начнёт становиться всё больше и больше, особенно когда его учительница превратилась из простого учителя музыки в директора музыкальной школы: она во время уроков оказывалась вечно занята бесчисленными бумагами, отвлекаясь лишь на краткие замечания или указание начать что-то сначала или повторить.

Это учение тем казалось ему несправедливым, что он до музыкальной школы уже играл лёгкие пьесы, хотя у него не было никакого учителя, кроме доброй аккомпаниаторши в детском саду, и тогда ещё не было своего инструмента. Но возможность играть простую музыку выпадала почти ежедневно: днём в детсаду, и ещё одно пианино стояло у бабушки на работе (бабушка служила ночным вахтёром в горкоме комсомола), в холле второго этажа.

Особенно нравились Кире бабушкины суточные дежурства по выходным: комсомольцы отдыхали, а уборщицы делали всю свою работу днём, – пианино оказывалось в его полном распоряжении (жаль, что ночь пропадала бессмысленно: приходившие за ним вечером мать или отец со скандалом, насильно отрывали его от чудесных, гладких, отзывающихся глубоким звуком белых и чёрных клавиш). Музыка, которую удавалось извлечь из весьма расстроенного инструмента, нравилась ему гораздо больше бесконечных повторов музыкальных предложений «до-ре-ми-фа-соль-фа-ми-ре-до», с точкой в конце из аккорда «до-мажор», и дальше много раз то же самое, начиная с «ре», «соль», … с диезами, бемолями и трезвучиями.

Позже, когда родители разорились на подержанное чёрное фортепиано с уникально-редким названием «Мелодия», он развлекался, играя гаммы «вразбег», начиная не с одной ноты, как требовалось, а с разных: например, правой с «фа», а левой – с «си», устраивая порой невообразимую какофонию. Тренировать пальцы это развлечение помогало хорошо, а вот урокам в «музыкалке» под присмотром занятой своими делами директрисы – мало, и потому с каждым годом эта учёба ему нравилась всё меньше.

Так же добивали предельно формализованные уроки сольфеджио. По-видимому, сказывалась провинциальность школы: много лет спустя Кира с удивлением узнал от клавишника их группы Алекса, что на сольфеджио ребята учились основам композиции. Их учитель обожал джаз, и возможностей для творчества в московской музыкальной школе было несравненно больше – в классе для занятий, кроме рояля, у них лежала куча разных инструментов, и клавишных, и струнных, и духовых, которые можно было свободно брать. Кроме обшарпанного пианино в своём классе сольфеджио Кира помнил лишь барабаны, старую помятую трубу и тромбон, но даже этим малым «посторонним» ученики на уроках не пользовались, кроме камертона и своего голоса. Ещё махали руками и топали в такт. Занятия большей частью оказывались теоретическими, не в пример рассказам Алекса, который о своём учителе рассказывал с восхищением, вспоминал и играл какие-то специально сочинённые им для обучения детей пьесы.

На контрасте, светлым пятном нескольких лет учёбы в музыкальной школе, Кире казались уроки пения, и ещё участие в хоре. Правда, повзрослев, пение пионерских маршей ему наскучило, как раньше наскучили бесконечно нудные другие уроки. «Эх, хорошо стране полезным быть! Красный галстук с гордостью носить, да, носить!» – маленький Кира пел «доносить», до каких-то пор не понимая, зачем пионеру нужно на всех доносить. Многим позже он вспоминал об этом со смехом, и Витёк вместе с ним смеялся эротическому подтексту пионерского марша: «Будь готов, всегда готов. Будь готов ты и ночью и днём…».

Бросив музыкальную школу, Кира взялся за гитару, самоучкой научился более-менее использовать её для аккомпанемента голосу, но никогда не мог похвалиться хорошей техникой игры, поэтому в институтском ансамбле сел поначалу за знакомые клавиши – то была смешная, примитивная «Ионика» с корявым, не слишком красивым «прямоугольным» звуком. Когда в ансамбле появился настоящий клавишник – Алекс, Кириллу достался бас: петь, играя на бас-гитаре, у него получилось, эти два занятия друг другу не мешали.