Нил Стивенсон - Интерфейс

Это был Арсенал штата Иллинойс, в котором также квартировала иллинойская полиция. Маленькое здание, из которого они только что вышли, было Агентством Экстренных Ситуаций и Катастроф, и крыша его топорщилась антеннами самого причудливого вида. Марша, которая проработала в Капитолии двадцать лет, только сейчас поняла, что у губернатора штата Иллинойс есть секретный путь отступления, наследие Холодной войны, возможность бежать от атомной атаки, чтобы вверить себя под защиту Национальной гвардии Иллинойса.

Она гадала, сколько еще у Капитолия, офиса губернатора и у самого губернатора имеется секретов, о которых она ничего не знала и не подозревала. Она гадала, почему ей никогда ничего не говорили о туннеле. А также откуда о нем узнал Мел Мейер. Получение знаний всегда было для Марши процессом упорядоченным, как в школе, но Мел был слеплен из совсем другого теста, и информация попадала к нему таинственными путями. У него даже не было государственной должности, он был всего лишь адвокатом и другом губернатора, редко бывал в Спрингфилде – и тем не менее носил в голове секретные планы и телефонные номера.

Медики захлопнули за Коззано дверцу машины и она увидела Белла, который смотрел на Коззано сквозь заднее стекло. Когда водитель выжал сцепление, тормозные огни скорой вспыхнули, осветив лицо Белла, выжигая его образ на сетчатке глаз Марши. Лоб Белла сморщился, брови приподнялись, а глаза были блестящими и красными. Когда мотор взревел, он внезапно выпрямился, щелкнул каблуками и отдал честь.

Коззано смотрел на Белла сквозь маленькое окошко в задней части скорой. Губернатор поднял правую руку, увешанную манжетами измерения давления и шлангами капельниц, и козырнул в ответ. Скорая двинулась вперед, извергая две выхлопных струи, пересекла парковку по диагонали и направилась в сторону приемного покоя Спригфилдской Центральной Больницы, менее чем в миле отсюда.

Как только доктор Мэри Кэтрин Коззано оказалась в лифте, спускавшемся в подземный гараж, она приступила к выполнению ритуала, разработанного для пересечения враждебной территории. Она перекинула ремень сумочки через голову, чтобы обезопасить себя от ограбления на отрыв. Сумочка оказалась на правом бедре, не блокируя доступ к пейджеру, висевшему на левом бедре. Она расстегнула сумочку, достала кольцо с ключами и сжала его в кулаке – ключи остались торчать у нее между пальцами, как острия средневекового оружия. Поскольку она носила ключи в сумочке, то ее не сдерживали ограничения размера; связка ключей была раскидистой и разветвленной, как коронарная артерия, и включала миниатюрный швейцарский нож, увеличительное стекло (сувениры от фармацевтических компаний) и стальной полицейский свисток. Свисток висел на толстом металлизированном шнуре. Она сжала его большим и указательным пальцами, держа наготове. На ней была беговая обувь – не туфли на шпильках, не сапоги – и широкие брюки, не сковывающие свободу движения. Само собой, только такая одежда годилась для тридцатичасовой смены в большой клинике.

Наконец, когда лифт проехал лобби и достиг подземных уровней, она извлекла из сумочки черную коробочку, которая удобно легла в левую ладонь. Коробочка была прямоугольной с закругленным торцом, из которого торчали четыре тупых металлических клыка примерно в четверть дюйма длиной, делая его похожим на сильно увеличенный ротовой аппарат клеща. Клыки располагались симметрично: внешняя пара торчала прямо вперед из торца устройства, а внутренние клыки были наклонены друг к другу. Когда Мэри Кэтрин нашарила коробочку в сумке, она сама собой скользнула в ее руку таким образом, что указательный палец оказался на черной кнопке прямо под изгибом и рядом с клыками. Мэри Кэтрин отвела руку в сторону и нажала на кнопку.

Миниатюрная молния, пурпурно-белая нить электрического разряда проскочила между двумя внутренними клыками. Она издавала тревожное, хрусткое жужжание, которое, казалось, проникало прямо в голову. Искра металась и трепетала, как растянутая бельевая веревка под ноябрьским ветром.

Она проверяла устройство каждый день, потому что была дочерью Уильяма Э. Коззано, и потому что он был сыном Джона Коззано, и каждый в их семье еще в молодости учился не расслабляться, не строить предположений и ничего не принимать как само собой разумеющееся.

Затем створки лифта раскрылись, как занавес в кино перед дешевым фильмом ужасов, и она уставилась на залитые зеленоватым дежурным светом катакомбы с низким потолком. Свет ничего не освещал и давил на глаза. В этом могильнике доктора и медсестры хоронили свои машины, отправляясь на работу. Большая часть машин представляла собой зомби в стадии распада, возвращаемых к жизни только усилиями мобильных мастерских, курсирующих по рампам парковок денно и нощно.

Пересекая катакомбы, Мэри Кэтрин любила напоминать себе, что ее специальность давала ей определенные преимущества при самозащите: она могла поставить диагноз на расстоянии. По походке, по выражению лица она могла отличить активного психопата от здорового, заурядного грабителя.

В принципе Мэри Кэтрин была не из тех женщин, что носят оружие в сумочках. Она не очень представляла, существуют ли такие женщины в реальности, но была уверена, что сама к ним не относится. И все-таки носила. Сперва это была уступка отцу. Со дня смерти матери забота отца о ее безопасности превратилась в одержимость. Когда она переехала в свою квартиру, он явился из Тасколы с кучей инструментов и провел выходные, укрепляя засовы, устанавливая решетки на окна и вообще отрезая ее от внешнего мира. Люди, живущие на другой стороне воздушного колодца – разветвленная семья бразильских иммигрантов – все выходные толпились в своей гостиной, как будто позируя для семейного портрета, и с изумлением наблюдали за губернатором Иллинойса, свесившимся из окна шестого этажа и высверливающим отверстия в кирпичной стене с помощью массивного перфоратора, который он занял у одного из своих кузенов-фермеров.

На следующий день рождения папа преподнес ей маленькую, аккуратно упакованную коробку. Мэри Кэтрин была смущена и зарделась от благодарности, подумав, что это ожерелье – и скорее всего, учитывая вкусы отца, слишком эффектное, чтобы его можно было носить на людях. Открыв коробку, она обнаружила в ней шокер – самое подходящее оружие для невролога.

Папа не признавал никаких ограничений. Он не видел ничего особенного в предположении, что в один прекрасный день может стать президентом Соединенных Штатов. И считал, что Мэри Кэтрин относится к жизни так же. Он всегда говорил ей, что она может жить, как хочет, и хотя она верила ему во всем, эти слова восприняла с долей скептицизма. Когда же к нему пришло осознание того факта, что она, будучи женщиной, подвергается опасностям, совершенно неизвестным ему самому, и что эти опасности ограничивают ее жизненные возможности, то крепко озадачился. Он долго отказывался принять эту истину, а приняв, сразу начал изыскивать способы освободить ее от ограничений, накладываемых обществом на женщин вообще. Потому что, будь я проклят, восклицал он, это же просто нечестно. И для него это была достаточная причина, чтобы начать действовать.