Cи Джойнер - Немо восставший

Она заглянула в окошко иллюминатора машины, на генератор, преобразовывавший золото, на переключатели и другую аппаратуру, которые она восстанавливала. Все эта проделанная здесь работа – возвращение Наутилуса из могилы, спасение его железного корпуса, пока Немо гнил в тюрьме, – была плодом ее рук. По планам и чертежам своего отца она ремонтировала, восстанавливала, ухаживала и исцеляла его, во всех закоулках сбумарины, с винтиками и фонарем в руках. Она всегда испытывала уважение к этому творению, даже когда его улучшала.

И теперь этот Наутилус был таким же Наутилусом Дунканов, как и Наутилусом кого-то другого, однако она не претендовала ни на одну какую-либо его часть.

Сара открыла люк в машинное отделение, турбина в нем работала, как работало и все остальное. Она проверила скорость вращения винтов и их охлаждение. Все было в порядке, как она и ожидала, потому что она потрудилась и здесь. Стрелка датчика температуры колебалась. Сара щелкнула по стеклу. Она прыгнула, ответив и показав нужный результат.

Она села на железное откидное сиденье у стены – реликт старого Наутилуса, которое она решила не убирать. Она прислушалась к двигателям, к их работе, их мощности. Сара не заплакала и не собиралась плакать. Она просто осталась сидеть в одиночестве, и пальцы ее рассеянно поворачивали отравленное кольцо генерала Зигеля на левой ее руке.

_______________________________________________

_______________________________________

________________________________

_________________________

__________________

_____________

ВОСКРЕСШИЙ

Первым снимком стал Цинциннати, перепрыгнувший невысокую ограду, вытянув ноги, и придерживаемый Эфремом. Вторым стало фото Эфрема, стоявшего рядом с лошадьми, когда они пили воду. Третьим – Эфрема, проверяющего подпругу.

Именно после этого третьего снимка он поднял глаза и неожиданно увидел мистера Хорэса, стоявшего перед ним у ограды загона.

«Вижу, вы отлично ладите друг с другом, мальчик мой?»

Эфрем подтянул подпругу, но подбородок его был опущен к груди, когда он заговорил: «Да, сэр. Прекрасно».

Хорэс сказал: «Президент просил меня присматривать за тобой, проверять, что те обязанности, которые ты выполняешь, тебе по душе, пусть даже ты уже больше не работаешь на телеграфе».

Эфрем ответил: «Мистер Грант – замечательный человек, и мое нынешнее положение мне очень нравится».

«Мне сообщить ему об этом?»

«Да, мистер Хорэс».

Хорэс подошел к ограждению, протянув одной из лошадей огрызок ​​яблока, и сказал: «Эфрем, ты очень разумный парнишка, и ты мне очень нравишься. Ты младше всех среди наших сотрудников, но работал лучше всех остальных. Это о многом говорит».

После регулировки объектива это был уже четвертый снимок.

Эфрем посмотрел на Хорэса: «Сэр?»

«Ты получил друга в лице одного из самых влиятельных людей в мире. Это большая ответственность, для всех нас».

Эфрем кивнул в знак согласия, пытаясь закончить разговор с Хорэсом и отвести лошадей на ночь в конюшню.

«Да, сэр, мистер Хорэс», сказал он, открывая ворота загона и заставив Хорэса посторониться. «Как я уже сказал, мистер Грант был ужасно добр ко мне и моей семье».

«Он передал тебе письмо?»

Эфрем вывел из загона пони: «Да, сэр».

Хорэс спросил: «И что он сказал с ним сделать?»

«Передать его бабушке».

«И ты отдал?»

Пони фыркнул, и Эфрем сказал: «Да, сэр. Отдал».

Хорэс изобразил морщинистую улыбку и похлопал Эфрема по плечу, стараясь не касаться его пальцами, сказав: «Тогда ты поступил правильно. Это я и должен был проверить, убедиться в этом, пока Президент отсутствует».

Эфрем сказал: «Да, сэр. И вывожу лошадей три раза в день на пробежку, регулярно. А Цинцинатти всякий раз, когда ему хочется побегать».

«Ах, это просто замечательно», сказал Хорэс, после чего застегнул пальто от холода и направился обратно, в бывший штаб-бомбоубежище Белого дома. Его удаляющаяся фигура, с опущенными плечами и спиной, стала пятым снимком.

«Пять фотографий, и ни одна из них не стоит кружки зеленого пива».

Лайм ходил рядом с конюшней, проверяя пленку в своем фотоаппарате: «Уже слишком темно, черт, а на последнем фото он уже практически растворился».

Эфрем встал у больших открытых дверей конюшни, держа пони за привязь, и сказал: «Сэр, если вы имеете в виду мистера Хорэса, то он, мне кажется, отправился обратно в телеграфную».

Лайм оглядел Эфрема: «Ты не знаешь меня, Эфрем?»

«Я видел вас, сэр».

Он похлопал по фотоаппарату: «Я фотограф, и Президент просил меня сделать дополнительные снимки, если кто-то будет тебя беспокоить».

Эфрем сказал: «Мистер Хорэс вовсе не беспокоил меня ничем. Я у него раньше работал».

«И чего он хотел?»

Эфрем повел пони в стойло, и копыта его зацокали по чистому бетону: «Просто спросил, нравится ли мне моя новая работа, вот и все».

Лайм сказал: «Эфрем, посмотри-ка на мой галстук».

Эфрем повернулся, озадаченный, а затем услышал небольшой щелчок из запонки на галстуке Лайма: «Какой прекрасный гардероб».

Лайм сказал: «И я всегда его ношу, поэтому ты всегда меня узнаешь. Если будут проблемы, сразу ищи броги и зеленый костюм».

Он схватил фотоаппарат: «Кроме того, я буду наблюдать здесь повсюду, со всех сторон. Считай, я глаза и уши генерала, пока он там плывет по небу».

«У меня никогда не было своей фотографии. Можно мне одну для бабушки?»

«Я не специализируюсь на семейных портретах, но уверен, мы найдем что-нибудь, что понравится твоей бабушке», сказал Лайм, закатывая глаза на двенадцатилетнего мальчишку. «Боже, да ты выше меня».

Эфрем улыбнулся: «И должен стать еще выше».

* * *

Сара склонилась над койкой, вытерла влажной тканью Фулмеру лоб и лицо, после чего поправила ему внутривенное питание. Джесс на скорую руку присобачил рядом с его койкой бутылку рома с резиновой трубкой, чтобы в рот Фулмеру капало молоко, поэтому ему не нужно было сидеть в каюте экипажа с «обезьяной в углу, которая желает изрубить мне голову в капусту».

Китобой по-прежнему сидел там, с мачете на коленях, пока Сара перевязывала покрытые волдырями шею и грудь Фулмера чистыми бинтами.

Она начисто вытерла Фулмеру глаза и посмотрела на китобоя: «Чувствую, ты не понимаешь, но просто следи за ним, хорошо?»

Он посмотрел на нее в ответ и чуть кивнул головой, это движение было почти незаметным.

Сара спросила: «Это мачете, ты же не ударишь им меня, правда?»

Китобой кивнул, но уже мотнув головой в другую сторону. Нет.

* * *

Токката и фуга Баха из шепота переросли в хор, отправившийся в странствие по всему Наутилусу из труб органа, по коридорам и проходам, к каждой палубе и в океан. Экипаж закивал, Джесс скатился с койки и, смеясь, стал разливать ром и джин, чтобы с радостью отметить его возвращение.