Франсуа Делоне - Нельзя оставаться людьми

Поначалу без оружия в мирной жизни чувствуешь себя голым или как будто часть тела отняли. В спину дует. Кто ты без инструмента?! Кусочек мяса всего лишь, креветка беспомощная — любой сожрет.

Война отпускала не сразу. На войне свои привычки, быстро от них не избавишься. Там всё резко, рассуждать вредно. А гражданские двигаются медленно, неэкономно, бестолково, в облаках витают — это раздражало: «Чего ты такой вялый! Под ноги смотри! Шевелись быстрее! Тебя уже сто раз убили бы, недотепа! Что на проходе встал?! Мешаешь же другим, балда».

Владимир Николаевич вселился на первое время обратно к родителям и пошел искать работу. Военным фельдшером он больше не хотел. А кем хотел — уже не знал. «Бессмертие» больно мучило и не отпускало — как к нему подобраться, да и надо ли оно кому? Крылья за спиной висели мокрой тряпкой.

Устроился работать в бригаду скорой помощи. Никуда больше не брали. Адова работа. Жилье не дают и зарплата грустная. Придется пожить у родителей подольше.

Даута начал пить водку. Сядет с бутылкой в комнате, в бывшей своей детской, и пьет. Выпьет стакан, откинется на спинку. Смотрит. Вот стол, где он уроки делал. Пустой пыльный аквариум, в нем бессмертные гидры когда-то сдохли. Книжки по медицине на полках. Макет черепа. Потолок — «старый знакомый». Смотрит Даута на свое детство удалое и в горле сухо становится. Зачем жить? Чтоб вот так до старости на скорой работать? Всплывают слова деда, что смысл жизни человеку дает культура. «Да ну ее к черту, культуру эту. Допить бутылку и спать. Завтра на смену».

Как-то раз, когда Даута по обыкновению накачивался, к нему постучала мать. Зашла, села рядом.

— Что, мам?

— Вов, сходил бы ты в церковь.

— В церковь?!

Владимир Николаевич и сам уже подумывал, что куда-то сходить надо. Но что ему в церкви делать? Он в бога не верит. Был у них на блок-посту священник. Каждое утро вместо зарядки садился за крупнокалиберный пулемет «Утёс» и начинал борзо по горам поливать в адрес недруга, с удалыми криками: «С добрым утром, соседи!» Странный… попы вроде добрые должны быть, уравновешенные, кроткие. Только так сталкивался раньше Даута с православием.

— Сам себя ведь разрушаешь, — сказала мать. — А там люди. Может легче станет.

Церковь стояла неподалеку. Минут десять пешком. Колокольный звон утром и вечером доносился регулярно, но Владимир Николаевич тут раньше никогда не бывал, даже пацаном. На самом краю города, где парк переходил в лес, огорожен заборчиком кусок леса. Все постройки из бревен — под старину и экологию, а может, так дешевле просто.

Перед тем, как войти в храм, Владимир Николаевич немножко погулял по тропинкам. Солнышко уже не греет. Зима скоро, снег вот-вот выпадет. Тропинка песочком посыпана, шуршит под ногами. Птички чирикают. Зашел поглубже. «Они тут еще и живут, кажется», — один дом напоминает казарму. Туалет на улице. Сараи. Всё ухожено, подметено, людей не видно. «Ну пусть живут, не будем мешать», — подумал Даута и пошел обратно к храму.

В храме была, наверное, пересменка, никто на сцене не стоял и не бубнил… или как у них это тут делается? служба, которая? Бабушки в платочках поджигают по углам свечки и ставят в подсвечники. Тихо шепчутся. Женщина стоит, плачет. Даута тоже встал у стенки. Постоял. Закрыл глаза. Попробовал почувствовать что-нибудь. Ну какой-нибудь поток тепла там, или струю благодати… облегчение какое-нибудь… — нет: никакого потока, никакого облегчения. Чего он сюда пришел?! На что надеялся? Даута пошел к выходу. Дорогу ему перегородила сморщенная, но очень шустрая старушка.

— Постой-ка, — сказала старушка, уперев тонкую ручку ему в грудь и протягивая книжонку. — На вот. Почитай и приходи опять.

Даута взял брошюрку. Простая, бумажная. Называется «В помощь кающимся». Крестик нарисован.

— Это что? Агитация или пропаганда?

— К исповеди тебе надо готовиться. Вот почитаешь и приходи, — ответила бойкая старушка.

— А может мне не надо?

— Ты со стороны на себя посмотри. Черный весь. Тебе надо.

Даута вышел из храма на свет слегка в смятении. «Никакой я не черный», — думал он, складывая книжку пополам и засовывая во внутренний карман, — «Нет. Бабушка просто запугивает. Обычный психологический прием». Даута принялся размышлять на тему психологических приемов и тех людей, которые эти приемы используют. Из раздумий его выудил голос.

— Молодой человек!

Даута осмотрелся. Он оказался опять около казармы в лесу, хотя идти собирался домой, когда выходил из храма. К Дауте приближается невысокий, коренастый человек с пышной седой бородой, похожий на гнома.

— Молодой человек, можно Вас попросить о помощи?

— В чем?

— Ящик надо перенести в машину, — сказал мужчина и показал на казарму. — Одному мне тяжеловато.

Даута согласился. Пошли в казарму. Так просто, из вежливости, Даута спросил:

— Вы, значит, из местных?

— Из местных, — охотно ответил мужчина и зачем-то показал правую кисть, указательный палец оказался протезом из светлой пластмассы. — Дьякон я. — И в ответ задал вопрос, скорее утвердительно, — А Вы, стало быть, недавно оттуда.

— Откуда оттуда?

— С войны.

— Сильно заметно? — спросил Даута.

— Конечно.

Внутри казармы оказался светлый коридор с дверями. Пахло какими-то ароматическими маслами. У стены, сразу у входа, дожидался деревянный ящик с ручками.

— Далеко машина?

— Да нет, недалеко. За кельями, — ответил кряжистый дьяк. — Ну что, взяли?

Ящик оказался тежеленный. Даже для двоих. Пыхтя, вынесли на улицу и, вытянув, каждый, в сторону свободную руку, натужно отклонив тело от ящика, быстро, почти бегом побежали вдоль стены. Дальше оказались распахнутые воротца, за которыми скромно стояла старая белая Нива.

— Что это такое тяжелое? — спросил Даута, переводя дух, когда ящик поставили на землю. — Золото Церкви?

— Книги, — ответил дьяк, открывая багажник.

Они ухватили ящик и поставили в машину.

— Понятно. Раздаточный материал. «В помощь кающимся», наверное.

— Нет, это библиотека, — ответил дьяк. — Вы не очень торопитесь?

— В каком смысле?

— Да мне его еще выгружать надо. За час управились бы. Поедемте?

Даута набрал воздуха.

— Эээм… Мне просто интересно. Скажите, а если бы меня не оказалось? Как Вы один собирались его волочить?

— Надо попросить, и Он поможет. Я попросил. Вот Вас послал, — ответил дьяк и лучезарно улыбнулся.

У Дауты действительно день был свободен и в перспективе скучен, а тут хоть какое-то приключение. Они сели в машину и тронулись с места.

— Владимир Николаевич, — назвал Даута себя, — Можно Вова.

— Диакон Евстропий, — ответил дьяк, активно выкручивая руль, объезжая ямы на лесной дороге. — Можно Евстропом называть.