Генри Олди - Книга магов (антология)

Рианальт… Надо же: здесь он предстает скрытым гордецом, хотя и мягонькое что-то теплится. Как бы сбоку, на периферии… Он — из тех, что любят смотреть в небо и уверять себя, будто получают истины оттуда напрямик. Даже его подчеркнутое внимание к чужим проблемам немного отдает чем-то показным. Нет, Рианальт не работает на публику — просто любит себя сопереживающего. Сейчас его идеи совпали с убеждениями других, и он упивается гордостью от своей искренней веры, что именно его жертва окажется решающей. Парадоксальная штука — гордыня…

Тейчан… Ее изображение почему-то похоже на кучку плотно склеившихся осколков. Искореженных. Ломаных, с ней все ясно, хотя и не верится, что такая молодая и симпатичная женщина может обладать настолько изношенной душой. С такими внутренними повреждениями чаще умирают сразу — но ведь держит же что-то осколки в куче? Что — желание отомстить? Возможно, только в этом случае даже успех может оказаться убийственным: пропадет смысл, и все рассыплется…

При виде изображения Рангихора Линго и вовсе болезненно скривился: вот уж кого втянуло не по делу… Мог бы себе расти, искать счастье, у молодых раны от потерь затягиваются быстрее. Да вот не повезло: попал в круг особых, одержимых людей, и не различить уже, где в нем его, а где — чужое… Можно не спрашивать, почему для него Правитель — воплощение зла. У Гихора не было возможности узнать ничего другого, это его система отсчета, нуль-цвет… Неужто такова судьба всех детей, которых угораздило родиться в смутные времена среди неравнодушных людей?

Неожиданно Линго поймал себя на том, что смотрит уже не в кристалл, а поверх него. На собравшихся в комнате и ждущих ответа-приговора людей.

Их взгляды сошлись на перстне, ухитрились ли они с такого расстояния разглядеть в нем себя? Вряд ли. Они и того, что Линго начал рассматривать их самих, не заметили.

А образы их вживе казались сейчас Заложнику куда более бледными и неразборчивыми, чем мелькавшие только что отражения. Несмотря на более четкие детали. Что у Тейчан от напряжения возникает морщинка у переносицы — асимметричная, одна. Что на кривящихся губах Рианальта (да он ведь свое самодовольство даже не прячет!) торчит приставшая хлебная крошка. Что у восторженного от ожидания чуда Гихора — родинка на щеке, а в волосах снова запутался какой-то сухой листок. Что в шевелюре Тапранона за последние два дня появились чуть заметные седые прядки, а сам он чем-то сильно недоволен. Что у старейшины в морщинах поблескивает пот, отчего кажется, будто их нарисовали серебром… Столько подробностей, столько деталей — и все ничем не могут помочь.

А вот блеск пота в резко углубившихся морщинах исчез, брови старейшины слегка подпрыгнули вверх (не слишком ли у него выразительная мимика для человека, привыкшего от всех прятаться и все скрывать?). Почему? Ничего ведь…

Искорка!

— Норкрион!

По векам старика пробежало подобие судороги, зрачок расширился, но тут же сузился в точку.

Линго смотрел на него, словно разрезал взглядом, стараясь рассмотреть нечто скрытое под кожей, под мышцами, под костями черепа — то, что заставило камень мигнуть.

Было интересно пронаблюдать боковым зрением, как все по-разному и в то же время сходно отреагировали на обращение Заложника: подтянулся, но тут же оцепенел одновременно от ужаса и восторга подросток; вздулись мускулы под одеждой силача; хищный оскал изуродовал на миг красивые черты Тейчан; гордо шевельнулась бровь Рианальта…

— Что? — Взгляд старейшины метнулся, как у застигнутого на месте преступления воришки.

— подойдите ближе, если это вас не затруднит.

Норкрион шел медленно, напрягая волю для преодоления каждого нового сантиметра.

— Ты знаешь! — Глаза Заложника стали совсем черны и глубоки.

— Нет! — торопливо шелестнул голос, больше привыкший произносить приказания или чуть высокомерные слова.

— Я не могу угадать Дар, потому что не знаю ваших ценностей, — нарочно очень медленно, чуть ли не по слогам, проговорил Линго. — Ты — знаешь!

— Нет!!!

Изумил не ответ: то, как он был произнесен.

Скрывая догадку, Норкрион сам был готов перечеркнуть сейчас свою цель, ту, за которую уже столько было заплачено! Повернуть вспять в последний момент и при этом сделать вид, что ничего не произошло. Рискнуть попробовать солгать, причем не человеку — высшим силам, которые Линго сейчас представлял.

— Ты догадываешься, — отстраненно и жестко сказал Заложник.

— Нет!

— Да!

Они уставились друг на друга.

— Как? Не может быть! — воскликнула Тейчан и зажала рот ладонью.

Норкриону она привыкла верить без оглядки.

Старейшина уже вернул над собой контроль — не было бы тех нескольких секунд, линго и сам усомнился бы: вдруг не врет? Но ведь кристалл мигнул! Было это! Было!!!

— Я чувствую, что ты знаешь ответ. — заложник почти восхищался той силой, с которой Норкрион сопротивлялся его давлению.

— Ну хорошо… — Старейшина вдруг обмяк и словно отстранился в сторону: ощущение противостояния исчезло настолько резко, что Линго померещилось, что перед ним возникла полная пустота. — Допустим — что-то подумал. Допустим! Но это вовсе не значит…

— Значит… Что? — резко спросил Линго.

— Мне только показалось…

— Что?

— Я и сам не понял! Стукнула мысль — и нет ее. Забыл. Клянусь!

Теперь он не врал, и это открытие оказалось для Линго полной неожиданностью. Еще большей, чем нежелание отвечать.

— Ну хорошо… — гораздо мягче продолжил Заложник. — Попробуйте вспомнить… Повторите ход своих рассуждений, о чем вы подумали перед тем, как кристалл загорелся?

— Я попробую… Попробую, но вряд ли… — Дряблые веки снова дернулись, пот вышел из берегов морщин-каналов и несколькими струйками пополз по загорелому рябоватому лбу.

Ветки в очаге затрещали громче — или это снова пришла тишина? В прошлый раз и свечку было слышно…

Норкрион, скорчившись, наклонился к камню. Линго не видел его глаз, но мог наблюдать, как пот заливает уже весь лоб, — эдакое мини-наводнение, из-под которого холмиками выступают набрякающие вены.

За окном незаметно собрался дождь, капли зашарудели по крыше, и особый запах близкой сырости пахнул в окна вместе с отяжелевшей пылью.

Норкрион молчал. Пыхтел, тужился, темнел лицом, но не мог выдавить и слова.

Наконец тишину разорвал долгий с присвистом вздох (наэлектризованный ожиданием воздух словно всколыхнулся), и старейшина сник.

— Не получается, — опустошенно признался он и побрел на прежнее место. — Не могу!

— Я тоже, — сухо заметил Линго, и только тогда все обратили внимание, насколько он бледен: можно было подумать, что Норкрион перетянул на себя все его краски. — Но выхода нет. Мы должны!