Павел Брыков - Томас

Натаван улыбнулась.

— Это цветочки, по сравнению с тем, что вас ждет впереди.

— А вам-то что с того? И вообще, кто вы такие?

Девушка опустила глаза, и ответила:

— В этом мире у каждого из нас свой путь. Кто-то его находит, кто-то нет. Умные понимают, куда идти, а глупцы до самой смерти плутают. Иногда попадаются упрямцы, которые видят свою тропу, однако не хотят на неё ступать. Вот тогда являемся мы.

— Стрелочники? — спросил Томас.

Попадья написала Мы — друзья.

Тихоня горько усмехнулся.

— Это даже не смешно. Ладно бы старец козлобородый... Посмотрите на себя. Кому я должен верить? Двум девочкам? Притом, что одна молчит.

— Ваша ирония здесь неуместна. Моя сестра немая, — отрезала Натаван.

Томас открылся, посмотрел. Следов присутствия греха нет: вокруг фигур и над женскими головами воздух был густой и подвижный, зыбкий, как марево, поднимающееся над раскаленным асфальтом. С подобным Тихоне встречаться не доводилось.

— Хорошо, а можете изъясняться яснее? Кто вы?

— Мы друзья. На нашей родине сейчас война. У нас горе. Нам помогли, а теперь мы хотим помочь вам, предупредить вас.

Томас снова забросил ногу на ногу — перед этими чистюлями Чертыхальски хотелось вести себя как можно развязнее.

Посмотрел с прищуром на парочку. Натаван — пустое место, главная не она. Кристина... Вот кем его пугал в сквере тот, болезный... Томасу больно смотреть на неё. Он помнил их первую встречу, её тяжелый взгляд и его последствия. Именно эта сука не позволила, как надо настроиться на Катю-Катерину. Сейчас с первой минуты нахождения в комнате, Тихоня вообще не поднимал глаза выше её груди. Лицо притягивало, но он боялся на неё смотреть, словно знал, что тут же последует наказание.

Надо пересилить себя. Внутренне сжался, как перед ударом бича, и...

Как бы тут подобрать нужные слова? Все-таки я сторонний наблюдатель и вижу не полную картину, но только отражение чужих мыслей. Я, как та губка, которая впитывает всё, что расходится волнами по эфиру или синий кит, фильтрующий тонны воды в поисках малюсенького планктона. Я не помню весь спектр переживаний Тихони — слишком многое на него и на меня тогда обрушилось, сложно передать нюансы.

Что я тогда почувствовал?

Нет, не так...

Что я мог тогда почувствовать?

Кто-то может описать страдания заживо сгорающего человека? Можно ли, к примеру, ведром накрыть взрыв фугасного снаряда? А если можно, то какими словами потом все это передать?

Вы в силах? Я — нет. Не требуйте невозможного...

...Вот теперь на Томаса накатило по-настоящему: сбило столбом света с ног, придавило, спалило, расплющило...

Очнулся Томас не скоро. Лежа на полу, уткнувшись лицом в тряпку, неудобно подвернув руку. Сознание медленно возвращалось, но тело отказывалось подчиняться. Звон в ушах. Глаза печет, словно в них плеснули кислотой. Так, наверное, чувствуют себя люди, отходящие после наркоза: вата в ушах, вата во рту, вата в мыслях. Руки-ноги затекли — не пошевелиться. Дышать тяжело — живого места нет. Нечто подобное с ним было, когда на Саянских Столбах упал и сломал четыре ребра. Тогда неделю отлеживался.

Вдруг откуда-то издалека послышался голос Тони. Подошли люди, подняли его, понесли. Голова Томаса беспомощно качалась на ходу. Он шептал: «Я видел, видел», — но никто не обращал на него внимания, не замечал движения потрескавшихся губ. Он попробовал закричать — не вышло. Томас с досадой подумал, вот и хорошо, не сейчас — он для этого был слишком слаб — но когда-нибудь обязательно расскажет о своем приключении. О том, как он искал встречи со светом, с этим столбом из сна, и вот нашел... Теперь он точно знает — есть ещё сила в этом мире, такая же по мощи и одновременно по легкости. Не картонный крест и купель с якобы святой водой, не глупые сотрясения воздуха, не дутые пустые символы. Изведанная им сила легко способна победить тоску, страх и стыд. Если Томаса, не такого уж и слабого, можно прибить одним только взглядом, то что станет, когда ОНО скажет СЛОВО ?

Томас почувствовал, как Антонина Петровна положила руку ему на лоб. Она что-то говорила, но что — он не мог разобрать. Тихоне стало тепло, как будто избу с утра засыпало снегом, сквозняки перестали носиться по полу, и жар от печки, наконец, его окутал, убаюкал, сделал добрее...

Перед тем, как выйти на полустанке сна, Чертыхальски понял, что сегодня он испытал настоящее незамутненное счастье, любовь и благодарность. Всё вместе. Одновременно.

Очнулся Томас на чердаке цыганского дома. Поднял голову — никого. Его уложили на кровать, укрыли стеганым одеялом без пододеяльника, окно открыли, шторы опустили и ушли. Тихоня вдруг почувствовал себя маленьким больным мальчиком. Взрослые дали лекарство, уложили спать, а сами сидят в соседней комнате, шепчутся и переживают. Эта мысль его позабавила. Тихоня лежал и смотрел, как в пробивающихся между штор солнечных лучах летает пыль. Слушал, как по-домашнему уютно стрекочет сверчок, поскрипывают доски. Он заметил, сколько звуков окружает его. И почему раньше не обращал внимания? Прислушался к шелесту листьев, шуму ветра, далекому дребезжанию трамвая, сигналам автомашин...

За окном в переплетении ветвей абрикосового дерева летают скворцы — блестящие грудки, острые клювики.

Шмель пролетел.

А краски? Сколько красок вокруг! Оттенков...

Старое одеяло... Синее...Как платья у девочек, танцующих кадриль на маевке из далекого прошлого...

На пыльном подоконнике стоит алая звезда для новогодней ёлки. Стены побелены. Ржавые гв оздики и светлые квадраты — наверное, здесь когда-то висели иконки.

Паутина в углах... А люстры нет — только провода торчат.

Сколько он спал? Наверное, уже позднее утро...

Так не хочется вставать...

А запахи?! Комнатушку переполняли ароматы пыли, лаванды и эвкалипта, сушеного укропа и мяты. Здесь пахло молодым вишневым вином, женским кислым потом, коноплёй, сухой ромашкой, старой бумагой, дрожжами, семенами дыни, собачьей шерстью, прелой ватой — это от одеяла, снова пылью... Как же хорошо... Томас сладко зевнул. Ему хотелось ещё чуть-чуть понежиться в постели...

Очнулся под вечер. Рядом на кровати, обняв его, посапывала Леся. Тихоня пощупал свои ребра, грудь, лицо, макушку. Вроде все в порядке — голова на месте, ничего не болит, во рту только пересохло. Томас только подумал, что было бы неплохо проверить, а точно ли всё в норме, как Леся вдруг открыла глаза. Прошептала:

— Мне такое наснилось... Берегись...

Наверное, ей тоже захотелось узнать, в каком состоянии пребывает её мужчина.

Через минут пять, запыхавшиеся и мокрые от пота, они лежали «вальтом» на смятой простыне.