Павел Брыков - Томас

— ...

— Давай спать.

— Давай.

Два столба света постепенно гаснут. На сцену наступает тьма"

Дочитав до конца, Антонина Петровна аккуратно сложила листы и спрятала назад в боковой карман рюкзака. Чтобы собраться с мыслями и понять, что же ей делать дальше, Тоне пришлось вернуться в дом и выпить стакан настойки на волчьих ягодах.

Томаса душили кошмары. Всю ночь напропалую дебелые молодцы с гитарами, девицы с синюшными рожами и милиционеры в женских колготках топорами кромсали спелые астраханские арбузы; звери дикие — настоящие нахахали-выхухоли — перед ним, вокруг него водили хороводы, орали песни и хихикали. Во сне колья, ямы и овраги перегораживали дорогу, развешанное на веревках заляпанное грязью белье хлестало его по лицу, пыль разъедала глаза, болотная жижа липла к сапогам, засасывала. Было тошно, страшно и только одно место во сне радовало. Он видел, как с неба упал столб света. Вокруг освещенного круга клубился едкий туман и чем дальше он был от круга, тем плотнее. В темноте пряталось что-то липкое, смердящее мускусом и серой, потное, не имеющее четких очертаний, обезличенное. Оно вертелось, кружило, порыгивая, покрякивая, посвистывая и сплевывая в щербинку между редкими зубами. Чешуйки терлись, волосики топорщились, глазки щурились от света, потому как этот миллионоголовый безликий-обезличенный знал, что вход в центр белого столба ему заказан. Мерзости, при всей её способности всё отравлять вокруг, было не под силу подчинить обыкновенный белый луч. Тихоня во сне понимал: в белом хорошо, покойно, а вокруг бардак, грязь и вой. Он стоял на самой границе между щиплющем кожу туманом и незамутненным небесным потоком. Ему так хотелось попасть в белое, так хотелось... Но...

Проснулся и не поморщился. В этот раз Томас не стал обращать внимание на раскалывающуюся голову, ноющий пустой желудок. Он понимал, что эта боль — ничто по сравнению с той зеленой безнадегой, которая вернулась, чтобы снова вгнездиться в его темя и виски,намертво переплестись с ребрами, позвоночником и закрыться его лопатками от мира. Томас знал, что сон здесь не причём. Всё началось гораздо раньше, просто встряска чистенькими освободила дремавший в нем вирус, подтолкнула и помогла расцвести болезни во всю силу. С сожалением подумал, что это только первые симптомы. Рано или поздно, но на него снова накатит. Поэтому надо срочно искать противоядие!

...Чертыхальски очнулся в момент, когда шел по улице, машинально переставляя ноги. Остановился. Всё — конец. От чего бежал, к тому и пришел. Спешил в Городок, убегая от паники, одиночества, и надо же — помогло. Первые дни как в сказке, словно в другую страну попал: всё новое и в тоже время такое знакомое. Старые серые улицы расцвели магазинчиками, вывесками, рекламой, как во времена НЕПа, только ещё краше. Деревья вымахали до неба. Странные люди — те и не те — неожиданные знакомства, разговоры... Страх отступил, но не прошло и двух недель — снова накатила тошнота. Почему так быстро? Неужели Леся виновата? Почему нет? Красивая, нежная, без претензий и желания подмять под себя. Независимая, умная. Ему такие женщины всегда нравились. Другой и не посмотрит, а ему в самый раз.

Хе-хе! Внутри сидит всезнайка и подсказывает: «Не обольщайся!». Леся-Олеся оттягивала приход, сколько могла. Она здесь совершенно не в теме. Всё просто. Забивай себе голову мусором фантазий, выдумывай загадки, тешь самолюбие и гордыню, всё равно ты не в силах оттянуть визит его величества Страха. Неважно, какая причина, что сыграло роль камушка, снёсшего дамбу — этот мерзкий Царь явился без спроса и вступает в свои права...

Не в первый раз... И не в последний. Сколько времени осталось до конца? Ты ж смотри — ребра сводит от одной только мысли о декабре... Четыре месяца с хвостиком. Почему так быстро летит время??? Только недавно, в четырнадцатом году, на Конторской улице открылся клуб «Банакер», и вот на тебе — двадцатый век ласты клеит. В «Банакере» Томас впервые в жизни увидел фильму. Он тогда квартировал на Дробиловке — поселке самогонщиков. Чтобы посмотреть, как жуки-усачи будут воевать с рогачами, целый час трясся в телеге по раскисшей от весенней распутицы дороге. Эти глупые воспоминания... Томас подумал, что они, как лопасти ветряной мельницы. Кажется, чертят воздух высоко над тобой, уже и забыл про них, но чуть зазевался, и вдруг опускаются, чтобы со всего размаху дать по макушке... Жизнь пролетела! Сейчас-то понимаешь, что загаданное им желание не случайно, оно было на тот час единственно возможным. Никакой он не вершитель мира. Скорее орудие, ибо вершитель сам принимает решения, а он — обычный инструмент, которым попользовались, и выбросили.

Что теперь? Приятно себя осознавать пустышкой? Полным нулем? Эта мысль неоднократно приходила к Томасу и ранее, но он гнал её далече, и вот сейчас Чертыхальски вдруг почувствовал, что его снова втягивает в прорытый кем-то фарватер. Как ни отбивался, как не прятался, а спутало в силках, вскружило. Гони не гони эту обидную мысль, всё равно вертается. Вершитель-оружие? Он — мотыга-уступ-саперная лопатка, только и всего. Пустота. Кислота. Рябь в глазах.

Томас готов был сесть в первую попавшуюся машину и рвануть, куда дорога поведет, и так бы и сделал, если бы был уверен, что поможет, но... Ему не дадут — коготок увяз. Даже если будет сопротивляться, станет ещё хуже.

Чертыхальски брёл по улице, шаркая подошвами туфель по асфальту, автоматически реагируя на знаки светофора. В глазах тлеют болотные огоньки, капли пота стекают по спине. В левом ухе противно звенит. Сильнее, чем вчера.

Томас в очередной раз остановился возле пустого перекрестка. Посмотрел налево, направо. Хотел вступить на дорогу, как вдруг перед ним остановилась двадцать четвертая «Волга». Черная. Из машины вышел водитель. Высокий, широкоплечий. Много раз сломанные хрящи ушей. Перебитая переносица неправильно срослась. Кавказец.

Приобняв Томаса за плечо, водитель сказал:

— Дорогой, поехали с нами. Тебя ждут хорошие люди.

Тихоня подчинился. Сел в машину и бездумно уставился в окно. «Волга» какое-то время петляла по переулкам и через минут пятнадцать остановилась у знакомого Томасу дома, у того самого — заросшего амброзией. Водитель перевалился через спинку кресла и открыл Томасу дверь — мол, иди. Тихоня выбрался из машины и, переставляя налитые свинцом ноги, направился к крыльцу.

Три старые рассохшиеся давно не крашеные ступени. Две палки, к которым когда-то были прибиты перила. Взялся за ближнюю «тросточку», оперся и медленно, как старичок, взошёл на первую ступеньку. В этот миг Томаса прошибла догадка: «Как в церковь поднимаюсь!». Вот в Ревеле было проще — там в древних соборах надо спускаться вниз, это веселее...