Бернард Маламуд - Милость Господа Бога

А один мудрец сказал так: «Чтобы вершить справедливость на земле. Или хотя бы попытаться ее совершить».

А Коун подумал: «Он был Творцом вселенной. При этом, каждый человек был для Него отдельной повестью жизни. Он любил, чтобы у каждой истории было свое начало и свой конец. Ему нравилось, чтобы конец каждой истории был основан на начале, а каждое начало — на каком-то окончании. Он с интересом наблюдал за тем, как развивалась каждая человеческая повесть, как она вкривь и вкось шла к своему завершению и пытался догадаться, что будет в конце. Было время, когда Он увлекался колоритными пассажами, в которых человечество разрывалось между добром и злом, но затем это Ему порядком приелось, потому что зачастую зло, не прилагая никаких видимых усилий, побеждало, торжествовало над добром. Не в результате борьбы, а из-за затруднительных ситуаций, из-за условий, возникших в результате несовершенства Его Творения. Человек был тонко задуман, но топорно сработан: в нем непрочно держалась душа.

Может быть, при следующей попытке?..»

Коун читал кадиш.

Он оправился от лучевой болезни, окреп, отрастил светло-каштановую бородку. Правда, коротковатые ноги еще больше искривились, чем это было с детства. Возможно, сказывается недостаток кальция в пище. Не было коров, а следовательно, и молока. Однажды они с Бузом съездили на плоту к коралловому рифу, чтобы еще раз пошарить среди обломков «Ребекки». Некоторые вещи, хоть и могли бы пригодиться, были чересчур тяжелы, но многое они все же перетащили на берег. До пещеры было не больше полумили и дорога вела в гору, так что проще было перевозить на плоту, огибая берег, а не тащить по труднопроходимому лесу. До болезни Коун уже пять раз побывал на корабле, а сейчас, понимая шаткость своего положения, предпочитал запастись, по возможности, всем необходимым.

Он греб, стоя на носу, а шимпанзе подражал его движениям, пристроившись на корме и орудуя алюминиевым веслом. Иногда Буз начинал дремать, и тогда ему приходилось трудиться самому.

Коун уже перевез собрание сочинений Шекспира, свое старенькое Пятикнижие, однотомную энциклопедию, школьный словарь и один экземпляр сочинения доктора Бюндера «Крупные обезьяны», содержавшего, в частности, несколько прекрасных глав о жизненном цикле шимпанзе. Далее он отобрал для себя «Медицинские советы» Филшбейна, «Радости необременительной кухни», «Советы начинающему плотнику», несколько книг по палеонтологии и пару романов, принадлежавших его покойной жене. Он повертел в руках и забавы ради прихватил также «Учебное пособие по развитию сексуальных способностей у холостяков», которое нашлось на дне ящика в шкафу доктора Бюндера.

Буз, хорошенько попыхтев, открыл банку португальских сардин в масле, решил, что это вкусно и поэтому взял с собой на берег ключ для открывания консервов. Содержимое банки он съел сам, не предложив ни кусочка Коуну.

Буз во что бы то ни стало хотел, чтобы его деревянную клетку тоже перетащили на берег. Он испытывал к ней нежную привязанность. Затем они тщательно увязали на плоту весь багаж и отправились, оставив на палубе приготовленные для следующего рейса канистры льняного масла, большой баллон с таблетками витамина «С» и пишущую машинку Коуна, которая не являлась предметом первой необходимости, так как следующее свое письмо он отправит не скоро. Если ему вздумается вести дневник, то, пожалуй, можно будет писать от руки.

Он было попытался убедить Буза, чтобы он не настаивал на перевозке клетки, но шимпанзе сердито запрыгал — и пришлось ему уступить. Потом на берегу он сам оттащил клетку в пещеру. Там он нашел для нее место под каменным выступом, на котором был разложен всевозможный хлам, включая корзинку для грязного белья, швабру и щетки.

Всю последующую неделю лил дождь, а когда небо очистилось и они снова отправились на риф, корабля там уже не было. Коун даже удивился и начал было сомневаться, тот ли это риф. Льняное масло, витамины и пишущую машинку смыло вместе с остатками шхуны. К одиночеству Коуна прибавилась еще одна печальная потеря. Он простил Бузу странное желание сохранить клетку — свой бывший дом.

Коун приступил к исследованию острова. Они с Бузом совершали длительные прогулки вдоль берега на плоту и пешком в глубь леса. Обычно Буз, переваливаясь и подпрыгивая, шел рядом, но иногда предпочитал прыгать с ветки на ветку, как заправский гиббон. Он взбирался на самую верхушку дерева и, ухватившись за лиану, стремительно летел вниз и перемахивал на другое дерево. Коун восхищался его ловкостью и тем, как он, едва ухватившись за ветку одного дерева, тут же, не останавливаясь ни на секунду, прыгал на следующее.

Пока Коун, выверяя дорогу по компасу и цепляясь за колючий кустарник, медленно пробирался сквозь чащу тропического леса, Буз убегал, вернее сказать, улетал далеко вперед. При этом Коун размахивал старинной саблей времен франко-прусской войны, которую шимпанзе нашел в сундуке доктора Бюндера.

Лес был таким густым, что солнце едва пробивалось сквозь листву и переплетения лиан и дикого винограда. Местами вся земля была усеяна цветами. Погибли люди и животные, а растения, цветы остались нетронутыми. Господь любил цветы, их цветовую гамму и аромат. Но кто, интересно, будет теперь переносить пыльцу? А может быть, Он для этой цели оставил небольшую пчелку? Иначе просто невозможно себе представить, что вся эта роскошь погибнет, не в силах себя воспроизвести. Оставалось надеяться, что Бог не упустил из виду этого механизма и принял надлежащие меры. «Плодитесь и умножайтесь», — сказал Коун, глядя на то, как цвели и плодоносили деревья и кусты.

Бог любил всевозможные дебюты, а чтобы было, где начать, уничтожал ненужное. Сотворенное воспроизводилось сторицей. Что будет теперь? Может быть, жизнь без смерти? Скажем, бактерии и микробы тоже продолжали существовать. А что, если остров был новосотворенным раем и все живое на нем было бессмертным? Но вокруг — ни одного живого существа. Кроме одинокого еврея и беззащитного сироты-шимпанзе, которого он подобрал на тонущем корабле. На морское путешествие вдоль береговой линии острова ушло недели две. На ночь они высаживались на берег, собирали дикие фрукты и съедобные корни, а питьевую воду находили в дуплах деревьев. По форме остров напоминал огромную бутыль, дно которой откололось во время Великого Опустошения и потонуло в океане.

Северный берег был испещрен неглубокими бухточками и заливчиками, омывавшими просторные пляжи, усыпанные крупным песком и галькой, а в том месте, где остров принимал форму горлышка бутылки, полдюжины рифов прикрывали доступ к береговой линии.