Бернард Маламуд - Милость Господа Бога

Скорее всего начиналась лучевая болезнь. Что это, следствие облучения или Божья воля? Может быть, Он знает, что я не перестал сердиться на Него за то, что Он сделал? Пожалуй, мысли тоже надо контролировать. Для Того, Кто знает голос каждой птицы, не составляет никакого труда прочесть мысли какого-то там К. Коуна. Надо бы научиться держаться подальше от Зоны Слежения и (или) Его Всевидящего Ока. Но даже если мне известно, где Его дверь, я слишком болен, чтобы постучаться в нее. Пусть Он Сам смотрит на меня и, если у Него подходящее для этого настроение, пусть благословит.

Коун лечился, как умел, аспирином. Чтобы хоть как-то утолить голод, он жевал сырые рисовые зерна, хотя вряд ли это приносило пользу, так как он все извергал обратно. Рвало непрерывно, и все усиливалось чувство заброшенности и безнадежности. Не к кому прийти вместе поплакать над его несчастной судьбой. Бог сказал: «Живи побыстрей». А потом: «Пару раз вздохнешь — и собирайся в дорогу». Хотя Коун и согласился, но его сознание не принимало никаких условий.

Ночью он непрерывно бредил, а приходя в себя, проклинал Того, Кто дал ему жизнь, и тех, кто способствовал его рождению. Раз в полузабытьи он почувствовал (ой, мама!), будто бы чья-то рука приподнимает его голову, а потом словно кто-то вливает в его пылающий рот освежающую струю кокосового сока.

Бред ли это или в самом деле возле него стоял маленький черный божок и поил его соком из расколотого ореха?

— Буз? — пробормотал он, но никто не ответил.

Кто бы это ни был, божок или зверь, Коун протянул руку, чтобы прикоснуться к нему. Рука, державшая его голову, отдернулась, он больно стукнулся затылком и опять перестал видеть и соображать.

Утром возле своей постели он нашел два спелых банана и несколько апельсинов. Коун с огромным трудом очистил апельсин — и крепкий аромат ударил ему в голову. Он жадно высосал содержимое. Судя по тому, что он чувствовал, он, скорее всего, был жив. Он был один, но все еще в этоммире. Или уже там?

Снова начало тошнить. Существо (или некто) не возвращалось. Коуна снова вырвало, и он потерял сознание. Он не знал, как долго это продолжалось. Он не знал, навещал ли его кто-нибудь опять. Придя в сознание, он не мог отделить реальность от бреда. Он лежал на теплой земле, и его согревало солнце. Некто вынес (или выволок) его из пещеры и положил возле хижины у ствола акации.

Прошло еще несколько дней. Коун лежал под акацией, смотрел в небо и мечтал о том, чтобы выздороветь и снова жить. Кто-то появлялся, когда он забывался сном, и приносил фрукты, которые он постоянно находил возле себя красиво разложенными на цветущих ветках акации. Он заставлял себя грызть зубами какой-то горьковатый вязкий корень, чувствуя, что от этого ему становится легче. Он так похудел, что страшно было на себя смотреть. Легкий бриз оглаживал кожу, возвращая ощущение реальности, а когда он потрогал голову, то обнаружил, что на ней начинают отрастать волосы. Дождей, к счастью, в это время не было, только пару раз слегка моросило.

Каждый день появлялись свежие фрукты и корни маниоки. Если он просыпался до рассвета и лежал с открытыми глазами, чтобы увидеть своего благодетеля, то никто не приходил, и он оставался без своей порции, а если снова засыпал, то фрукты и кусок сахарного тростника оказывались на месте. Потом он целый день вспоминал и думал о том, кто приходил, мысленно благодарил его и мечтал с ним познакомиться.

Однажды утром, позавтракав фруктами, он почувствовал, что может подняться. Он с трудом встал и пошел к бассейну у водопада. Там он впервые после прибытия отпраздновал омовением начало жизни на острове, а теперь погрузился в воду, чтобы смыть с себя болезнь.

Потом, сидя на камне, он обсушился и надел шелковую рубашку доктора Бюндера, свои грубошерстные брюки и бело-голубые спортивные туфли. Возможно, Адам вполне удовлетворялся фиговым листком, но Коун любил изящную одежду.

Одевшись, он удобно уселся в кресло-качалку, но читать еще не мог: не было сил. Он закрыл глаза, надеясь заснуть, когда из кустов акации послышался шорох. На ветке сидел Буз и не обращал никакого внимания на своего бывшего друга и учителя. Буз сосредоточенно ел что-то похожее на сливу. У него на шее все еще болталась сделанная Бюндером повязка. Гибкими пальцами ноги он крепко обхватил ветку. Весьма внушительно для такого мальчишки выглядел свисающий ниже ветки пенис.

Заметив, что Коун смотрит на него, Буз взвизгнул и что-то быстро-быстро сердито затараторил кому-то пушистому, сидевшему под деревом. В нескольких словах Коун выразил радость по поводу возвращения шимпанзе и даже не упомянул о его странном внезапном исчезновении в первый день их прибытия на остров.

Он заметил, что лохматая шубка Буза была вся в клочьях и пятнах, а голова почти облысела. Он не был таким худым, как Коун, но видно было, что он тоже переболел.

В ответ на приветствие человека шимпанзе бросил ему один из плодов, которые он ел. Плод ударил Коуна по голове, от чего он едва не свалился с качалки. Буз еще пожевал, внимательно разглядывая Коуна, и наконец слез и направился к качалке.

В пещере Коуна была телефонная книга, которую он нашел на корабле. Он хранил ее в качестве «Книги Мертвых» и каждый день читал кадиш [5] Кадиш — заупокойная молитва. , называя очередной десяток имен. Он считал, что тот, кто действительно ценит жизнь, должен поминать мертвых. Для чтения кадиша требуется миньян [6] Миньян — десять взрослых мужчин, без которых невозможна общественная молитва. из десяти живых евреев, но, поскольку таковых не было, он решил, что не будет грехом, если это правило в столь нестандартном случае будет нарушено. Бог не обидится.

Бог ничего не сказал.

Коун читал кадиш.

В Мидраше [7] Мидраш — аллегорическое толкование Торы. есть легенда о том, что, будучи в весьма преклонном возрасте, Моисей не хотел умирать и заявил об этом, хоть и вежливо, но довольно твердо.

— О! Творец Вселенной! Позволь мне уподобиться птице, несомой ветрами и собирающей хлеб свой насущный, чтобы к вечеру принести его в гнездо свое. Позволь мне быть как одна из Твоих птиц.

— Даже с учетом величайшей важности совершенного тобой, — ответствовал ему Господь, — вынужден заметить, что ты просишь невозможного. Если Я выполню твою просьбу, это перепутает Мне все на свете. Существует порядок. Одно за другим.

Коун читал кадиш.

Если мы от сотворения были обречены на такой ужасный конец, то зачем, спрашивается, Господь нас создал? Он, знавший все наперед!

— Чтобы служить отражением Его света, — говорили мудрецы. — Это давало Ему возможность ощущать собственное присутствие.