Георгий Старков - Ночь

Многоэтажки редели. Я была в одном из тех районов, куда родители не рекомендуют ходить детям. Дома были низкими и серыми, располагались хаотично. Сама улица шла неровно, сворачивая то налево, то направо. Машин тоже поубавилось. Даже воздух здесь был немного другим, с роматом чего-то горького. Ветер музицировал вволю на проводах, ржавых трубах и на листах железа, которые непонятно почему свисали со стен некоторых домов. По обе стороны от дороги росла низкая колючая трава, которая выглядела в электрическом свете почти белой. Я видела собачьи конуры, в обилии расположенные у маленьких домиков, и инстинктивно обходила их стороной. Наверняка собаки сгинули вместе со своими хозяевами… но ведь осталась же та псина, из которой ОНО высосало кровь под магазином.

Чтобы сохранять спокойствие, я стала на ходу напевать песни, которые недавно занимали верхние строчки в телевизионных хит-парадах. С удивлением обнаружила, что это нехитрое занятие здорово отвлекает.

В крайнем квартале города велось строительство: несколько высотных кранов протягивали длинные рукава в различные стороны, а под ними припарковался здоровенный бульдозер. Жилых домов почти не было. Часть улицы была перекрыта, и на ограждении висела ярко-жёлтая табличка с чёрной надписью: «СТРОИТЕЛЬНАЯ ЗОНА. ДВИЖЕНИЯ НЕТ». Ещё одна ограда располагалась за кранами на расстоянии полутора сотен футов. Там уже начиналась поляна; город терял на ней свою власть, чтобы передать её лесу.

Я остановилась перед табличкой и несколько раз перечитала лаконичное сообщение. Потом подняла голову и посмотрела на стену деревьев, перешёптывающуюся за поляной. Я не видела дороги, но знала, что она есть и пронизывает лес насквозь до соседнего города. Чёрная гряда опушки отчётливо выделялась на фоне небосвода, тоже чёрного, но не настолько. Чёрное на чёрном. Я нервно дёрнула губами. Неужели мне придётся войти туда, в эти жуткие владения? Разве нет другого выбора?

Маяк сверкал над деревьями, зазывая к себе. Никогда ранее он не был так великолепен. Пока я пересекала черту города, он ни на йоту не приблизился. Впрочем, я на это и не рассчитывала.

Я закрыла глаза и вызвала в памяти картину сновидения — синий зрачок прожектора, вспыхнувший во тьме, радостные возгласы людей, которые его воздвигли. И пошла вперёд, не поднимая век. Открыла глаза, только когда перелезала через проволочное ограждение на той стороне площадки. Немного повозилась с рюкзаком, который зацепился за проволоку, и ступила на поляну. Трава была такая же, как возле дороги — короткая и чахлая. Ближе к опушке она стала длиннее, но стебли устало поникли, изголодавшись по солнечному свету.

Сплошная гряда распалась на отдельные кривые стволы, шевелящие кронами. Между ними пролегала тонкая грунтовая дорога. Я бы предпочла асфальтированное шоссе, но таковых по эту сторону города не было. У кромки леса воздух пах совсем иначе. Должно быть, именно этот запах называли «дыханием природы» и восторгались им во время летних пикников, но у меня он не вызвал ничего, кроме лёгкой тошноты. Внутри живота зашевелились влажные червячки, и я рьяно устремилась вперёд, чтобы не давать им волю. Я сделала свой выбор. Поворачивать назад поздно.

Но, достигнув опушки, я всё же на мгновение остановилась и посмотрела назад. Краны отсюда были уже не видны, они слились с небом; за ними раскинулось много кварталов, тёмных и нежилых. Когда-то они были полны людей. Но сейчас город спал нездоровым сном, насланным ему извне. Крыши тоскливо ревели под ветром — этот звук достигал моих ушей даже на таком расстоянии.

«Я вернусь», — пообещала я то ли себе, то ли городу, и пошла вглубь леса, крепко схватившись за лямки рюкзака.

В каждой уважающей себя сказке есть отрывок, где герою или героине приходится преодолевать зловещий дремучий лес, наполненный недружелюбными тварями. С моей любовью к сказкам я знала это точно. Приходилось тешить себя тем, что обычно исход этих путешествий был благополучным, и он или она в конце концов выбирались из леса.

Я шла быстро, продолжая напевать, и старалась не обращать внимания на то, что меня окружало. В этом мне помогала темнота — если игнорировать неровную дорогу, можно было представить, что я по-прежнему в городе. Плотная масса деревьев глушила порывы ветра, так что холодно не было. Но шапочку я надела — не хотела слышать шум ветра, покачивающего острые верхушки. Единственными предателями могли оказаться мои собственные мысли, которых вечно заносило туда, куда не нужно. Я силилась отключить способность соображать, забивая голову всякой чепухой. Когда запас песен, которых я знала, начал подходить к концу (конечно, их было много больше, но, как назло, ни одна не всплывала в мозгу), я вспомнила о школьных днях и занялась составлением досье на своих бывших одноклассников — начиная от своей лучшей подружки Ирен и кончая заикой Лео, который все десять лет просидел на задней парте.

Но полностью погрузиться в себя было невозможно. Я чувствовала всем телом, как ряд деревьев вокруг становится гуще и подступает к дороге. То и дело далеко-далеко трещали ломающиеся ветки; обычно это приводило к тому, что я теряла нить мыслей. Ветки не могли ломаться сами собой, не так ли?.. Про лесных зверей я как-то не подумала, когда становилась в путь. С другой стороны, хищников в наших краях вроде бы не водилось. Вроде бы. Я никогда не питала интерес к фауне родной местности.

Маяк исправно мелькал, иногда исчезая за стволами, иногда появляясь. Что меня ободряло, так это то, что грунтовая дорога пока тянулась аккурат по направлению к нему. Я не представляла, что предприму, если дорога вдруг решит повернуть.

Через час дорога стала настолько плохой, что мне приходилось следить за каждым шагом, чтобы не оступиться. По краям грунт осыпался, тут и там торчали огромные булыжники. Резкие ухабы были отдельной проблемой, они доставили мне немало неприятностей: я наступала ногой прямо на яму и, потеряв равновесие, падала на колени. Теперь я поняла, что идея с машиной была изначально обречена. По такому месту не то что легковой автомобиль, даже танк с трудом проехал бы. Вообще-то, это было странно — я была уверена, что дорога не должна находиться в столь плачевном состоянии…

Лямки рюкзака тяжелели с каждой сотней футов. Когда стрелки часов показали третий час путешествия (всё-таки перед уходом я осмелилась войти в рабочую комнату отца и забрать один из наручных часов, которые лежали на столе), я почувствовала, что нуждаюсь в отдыхе.

«Только чуть-чуть», — сказала я себе, снимая рюкзак и усаживаясь на него. Упёршись локтями в колени и обхватив щёки ладонями, я стала смотреть на ровный конус из лампы фонаря.