Поль Монтер - Джулиан

Эрик лишь кривился, слушая восторженные рассказы братишки о монастыре. Что взять с наивного глупца? Его вполне устраивают нищета и жалкая участь. Он готов носить сабо, как простой крестьянин, и вовсе не испытывать при этом стыда, позабыв о своем титуле и происхождении.

– Подадут ли, в конце концов, ужин? – Раздраженно спросил Эрик, отойдя от окна и потирая замерзшие пальцы. Дядюшка не желал тратиться на лишнюю мерку угля, и в комнатенке царила промозглая сырость.

– Еще не время, – пробурчал Буве, хмурым взглядом окинув племянника. – Когда придет Огюст, тогда и усядемся за стол. Тебе бы следовало брать пример с младшего брата, Эрик, уж он – то выбрал достойное будущее.

– Уж куда лучше! Стать священником и получить захудалый приход в заброшенной деревушке. – Усмехнулся шевалье.

– Замолчи, негодник! Твой брат хотя и младше тебя, но гораздо умнее! Вечно ты таскаешь домой книги, а от чтения в голове всегда возникают недостойные мысли! Силы небесные, в кого ты уродился таким бестолковым? Господин нотариус беспрестанно жалуется на твою нерадивость!

– Что? Нерадивость? Этот бурдюк, набитый салом, обвиняет меня в нерадивости? Да меня тошнит от одного его вида! Самодовольный боров обращается со мной, словно с мальчишкой для жалких поручений, гоняет с утра до ночи по всему городу и окрестностям, и ему все равно, что на улице ливень или метель. Он посиживает в тепле и раздувается от собственной значимости, словно болотная жаба!

– Немедленно замолчи! Как ты смеешь говорить в подобном тоне о знатном человеке, своем хозяине?! Надо было сразу отдать тебя в сиротский приют и забыть, что у Огюста есть старший брат! Ты не стоишь и мизинца такого важного господина, как нотариус Вандевр!

– Разве? – Вскинув голову, дерзко спросил Эрик. – Я шевалье Лоран, а он всего лишь жалкий безродный выскочка, что сумел нажить деньги.

– Видно, придется потратить пять экю 8 8 название средневековых золотых и серебряных монет Франции. и отслужить мессу за твое исцеление. – Скрипуче рассмеялся старик. – Ты выжил из ума, несчастный.

– Должно быть, я получу огромное удовольствие, взглянув на ваше постное лицо, дядюшка, когда господин нотариус станет кланяться мне в ноги и просить о милости.

– Ох – ох, ну и речи, тебе впору смешить людей на ярмарках! Даже не знаю, кто из Святых откликнется на такую просьбу.

– Отстаньте от меня с вашими вечными поучениями, не откликнутся Святые, стало быть, попрошу сатану! – В сердцах воскликнул Эрик.

Старик задохнулся от возмущения, но не успел ничего ответить, как в комнату вошел Огюст в насквозь промокшей накидке.

– Слава Господу! Я уж думал, что придется нанимать лодку! Вообразите только, вода так и бежит по улицам, а дождь все никак не уймется. – Произнес юноша, откинув с лица намокшую прядь светлых волос.

Огюсту минуло семнадцать лет, стройный и светловолосый юноша уступал в красоте старшему брату; пепельно – русый цвет волос Лоранов у юного послушника превратился в соломенно – желтый, и черты лица были не такими точеными, как у Эрика, но нежная кожа и легкий румянец придавали его лицу очарование и невольно гасили в людях злобу, словно лучи солнца, что разгоняют тучи и делают небо голубым и безоблачным. И самым большим отличием братьев был взгляд светло – серых глаз. Взор Огюста был полон наивной чистоты, а в глазах шевалье всегда сквозило холодное презрение.

– Как хорошо, что ты вернулся, сынок, – ласково произнес старик, – Аделаида, подавайте ужин.

Эрик заметил, с какой заботой вечно насупленная кухарка ухаживает за младшим братом, с каким искренним интересом слушает его дядя.

К городу приближалась гроза, яркая вспышка молнии на мгновение осветила мрачную гостиную.

– Помилуй нас, Господи! – Прошептал господин Буве, осеняя себя крестом. – Неровен час молния ударит прямо в крышу!

– Ваша правда, хозяин, – кивнула кухарка. – Уж по мне, так лучше бы попала в проклятый особняк на лугах и спалила его дотла.

– Верно, Аделаида, – поддакнул старик. – Жаль, что его до сих пор не сожгли.

– Чем вам так помешал пустой дом, дядюшка? – Хмыкнул Эрик. – Завидуете, что особняк принадлежит не вам?

– Глупец! – Прошипел Буве, еле сдерживаясь от гнева. – Я не принял бы проклятый дом, даже если бы мне приплатили.

– Дядя, – ласково положив свою ладонь на морщинистую руку старика, произнес Огюст. – Не сердитесь на Эрика, должно быть, он попросту не знает о слухах вокруг этого места. Это вовсе не его вина.

– А ты братец, стало быть, имеешь самые достоверные сведения? И что же нашептали монастырские святоши? – Насмешливо спросил старший брат, брезгливо ковыряя отвратительно приготовленное рагу.

– Насколько мне известно, – спокойно начал рассказ Огюст, сделав вид, что не заметил язвительного тона Эрика, – лет двадцать с небольшим назад в доме собирались отступники и служили черные мессы. – При этих словах он опустил глаза и торопливо осенил себя крестом.

– Если бы только мессы. – Проворчала кухарка, стоя рядом и сложив руки на животе. – Проклятые пытались вызвать нечисть из самой преисподней! И среди них было немало знатных сеньоров, поговаривают, что даже молодые девицы из тех, что обитают в веселых кварталах. Тьфу, мерзость какая! Видно, там царил настоящий разврат.

– И куда же они подевались, улетели на метле? – Недоверчиво протянул Эрик.

– Как бы не так! – Победно вскинув голову, воскликнула Аделаида. – По приказу епископа гвардейцы разом захватили всех прямо во время поганой службы. Некоторых сожгли на площади за колдовство, я сама ходила поглазеть на их гибель. Кого – то повесили или замучили до смерти в тюрьме. Словом, проклятое гнездо славно разворошили. И поделом, отступникам нет места среди честных людей!

– Хм, отчего же не сожгли сам особняк? – Все так же недоверчиво произнес шевалье.

– Вечно тебе нужно всем перечить! – Раздраженно ответил Буве. – Хозяин дома – иностранец, он попросту сдавал его внаем. Насколько известно, он даже не соизволил приехать. После этого случая желающих поселиться там не нашлось, проклятый особняк пустует много лет, пожалуй, сам его владелец давно о нем позабыл. А может, и помер, не оставив наследников. Да это не нашего ума дело, но если бы приют нечисти сгорел дотла, все жители заказали бы праздничную службу. Ладно, пора спать, свечи у нас не дармовые и не следует жечь их попусту.

Эрик бросил беглый взгляд на дядю, право слово, он совсем не чувствует к нудному старику ни любви, ни благодарности. Какой же потрепанный и унылый у него вид! Жалкие седые пряди старик прикрывал поношенным париком, что от времени свалялся, как нечесаный войлок, ходил по дому в старой залоснившейся куртке, бережливо снимая потертый камзол, который надевал, отправляясь по делам. Круглое лицо господина Буве было оплывшим и безвольным, глаза казались и вовсе бесцветными. Неужели через много лет сам Эрик станет походить на него? Ну уж нет, пока засиженное мухами тусклое зеркало отражало молодого человека с привлекательной внешностью. Черты лица Эрика были тонкими и изящными, кожа – нежной, густые волосы доходили до плеч. На нем чудесно смотрелась бы шляпа, украшенная пером и брошью. К тому же он был довольно высок и отлично сложен, в отличие от коренастого старика дядюшки, что походил на бесформенный тюк соломы, перетянутый посередине бечевкой. Но что проку от миловидной внешности, когда над твоей одеждой глумливо посмеиваются знатные сеньоры? В его жалком положении лучше было иметь совсем заурядное лицо. Тогда, пожалуй, к нему не приклеилось бы обидное прозвище. Однажды, зазвав юного помощника нотариуса под предлогом поручения, одна из знатных дам, томившаяся со скуки вдова, попыталась пофлиртовать. Но холодный надменный взгляд молодого шевалье мигом остудил ее любовный пыл, а брошенная сквозь зубы фраза, что у мадам не выйдет сделать из него комнатную собачку для развлечений, заставила сеньору в сердцах бросить ему вслед: «Смазливый голодранец!».