Поль Монтер - Джулиан

– Эй, свеча сейчас погаснет, ложись скорее, в спальне совсем прохладно. – Послышался голос младшего брата.

– Еще бы, повезло же угодить к такому скупердяю, как наш драгоценный дядюшка! – Злобно прошипел Эрик. – Я чувствую себя словно в склепе, неудивительно, если мы наживем чахотку.

– Святой Иезекил, братик, негоже так говорить о добром человеке. Он приютил двух сирот и долгие годы заботится о нас.

– Да отстань ты со своими нудными поучениями! От его заботы я скоро тронусь умом или лопну от злости.

Огюст присел на узкую лежанку брата и ласково погладил его руку.

– Эрик, дорогой, что случилось? Расскажи мне, что заставляет тебя страдать из – за каждого пустяка?

– Решил проверить на мне свои умения заговаривать зубы и представил себя в роли епископа? – Насмешливо бросил старший брат.

– Не говори так, я искренне люблю тебя и уважаю, ведь ты – единственный, кто у меня остался в целом свете! – Громким шепотом произнес Огюст, сжимая руку брата.

– Да, я знаю что ты действительно любишь меня, маленький наивный святоша, – смягчился Эрик. – Но уважать меня ты не можешь, я сам не испытываю уважения к себе. Пока не знаю как, но я добьюсь того, чтобы все, кто смотрел на меня свысока, станут ползать у меня в ногах, те, кто не считал меня ровней, начнут пресмыкаться передо мной…

– Ты так жаждешь богатства, дорогой брат? – Удивленно воскликнул Огюст.

– Богатства? Пожалуй, дело не в нем, хотя деньги занимают большое место в жизни. Я жажду власти, поклонения, признания и уважения, поверь, я вполне достоин этого!

– Эрик! Господь милосерден, я стану каждый день молить его о том, чтобы он избавил твою душу от эдаких грехов.

– Ну и заморочили же твою глупую головенку в монастыре, что греховного в моих желаниях?

– К прискорбию, но это действительно грехи: гордыня, тщеславие и властолюбие. От всего сердца я хотел бы, чтобы они не омрачили твою юную душу.

– Ах, маленький кюре, сделай милость, избавь меня от проповеди, ты еще не получил сан. Я вовсе не хочу с тобой спорить, расскажи лучше, как идет твоя учеба?

Огюст порозовел от радости и восторженно произнес:

– Вообрази брат, сегодня я получил очень интересное и сложное задание от самого настоятеля! Он сказал, что доверяет именно мне проделать работу.

– И что же это за дело?

– Ох, оно вызвано весьма трагичными событиями, утром в обитель приехали крестьяне и доставили останки погибшего священника, что нашли в лесу. Несчастный стал жертвой диких зверей, одному Господу ведомо, как он оказался один в лесу в такую пору. Мы честь по чести проводили беднягу в последний путь, но, разбирая обрывки облачения, монахи наткнулись на рукопись, которую погибший прятал со всей заботой и трепетом. К несчастью, листы намокли и кое – где совсем залиты кровью. Настоятель поручил мне разобрать написанное как можно подробнее, возможно там что – то важное, раз священник берег листочки у самого сердца.

– И ты так радуешься поручению? И впрямь, Огюст, твоя наивность сродни младенческой глупости. Теперь ты станешь портить глаза и сидеть, согнувшись, разбирая чужие письмена, эдак ослепнешь и наживешь себе горб. Нашел, чем гордиться. Скорее всего, там молитвы, а то и счета за уголь или провизию. Настоятель выбрал самого растяпу из всех и навязал тебе лишнюю работу.

– Неправда, – обиженно пробормотал Огюст. – Я горжусь, что господин настоятель дал поручение именно мне.

– Стало быть, ты тоже подвержен греху тщеславия. – Усмехнулся Эрик.

Лицо молодого послушника залилось краской до самой шеи, он смущенно замолчал и старательно осенил себя крестом.

– Должно быть, ты прав, дорогой брат. От всего сердца благодарю, что ты указал мне на мои ошибки и греховные мысли. – Пылко воскликнул он, и глаза его наполнились слезами.

– О, Господи, Огюст, какой же ты простофиля! Да я и не думал тебя упрекать, бедный мой брат, поверь, что ты единственный на свете, к кому я чувствую расположение. Ладно, давай спать, завтра мне вновь надо тащиться в проклятую контору. Хоть бы молния ударила в это паршивое место и мне не пришлось бы терпеть надутого индюка – хозяина.

Младший брат молча улегся в ледяную постель, натянув тощее одеяло до самого носа. Конечно, Эрик неправ – так говорить о хозяине, дающем хлеб, но теперь он счел себя не вправе осуждать старшего брата, лучше бы разобраться со своими прегрешениями.

Серый день в конторе господина нотариуса тянулся нескончаемо долго. Посетителей было мало, и служка за столом успел задремать. Эрик делал вид, что приводит в порядок бумаги, а сам упивался своими мрачными мыслями о несправедливости. В грязное окно виднелась улица, по которой то и дело проезжали нарядные экипажи. Он без ошибок мог сказать, чьи они и куда направляются. Вот карета графа Молиньяка, его сын со своим кузеном – ровесники Эрика, – наверняка отправились кутить в самом богатом трактире города. Вот экипаж Клермонов, молодой барон с сестрицей собрались в гости. Да в конце концов, нет проку перечислять знатных господ города и их отпрысков. И все эти молодые люди позволяли себе свысока поглядывать на него, отдавать приказания и помыкать, словно лакеем. А ведь они ничуть не умнее и не лучше, чем он.

– Эй, парень, оставь бумаги в покое, – резким визгливым голосом произнес нотариус, выходя из своего теплого уютного кабинета. – Ты вовсе не смыслишь в деловых письмах, хотя торчишь тут не один год. За это время и уличный бродяга сообразит, что к чему, а в твоей голове ума наберется только на разносчика.

Служка и второй помощник угодливо захихикали. Эрик сжал губы и с ненавистью бросил взгляд на хозяина. Но господин Вандевр вновь отправился к себе, не глядя на юношу, и уже возле двери крикнул:

– Пошевели своими ленивыми ногами, отнесешь письма по адресам. Хотя бы отработаешь деньги, что я тебе плачу.

Служка с готовностью подхватил бумаги и, сунув их Эрику, что задыхался от гнева и злости, глумливо произнес:

– Отлично, парень, все адресаты в разных концах, скучать не придется, да и погодка не располагает к промедлению. Вот пять экю, один из получателей живет в предместье, сможешь прокатиться в повозке, словно господин. Потом деньги вычтут из твоего жалования.

Юноша молча накинул свой потрепанный плащ и, выходя, так хлопнул дверью, что бумаги со стола служки разлетелись по всей комнате.

Весна в этом году не торопилась вступать в свои права и кое – где до сих пор лежали комья грязного колючего снега. Город весь окутался водяной пылью, и казалось, стены домов никогда не просохнут. Эрик успел порядком промочить ноги и дрожал в своем тонком плаще. Когда осталось отнести бумаги последнему адресату, у бедняги уже зуб на зуб не попадал от холода. Желание согреться и перекусить преследовало шевалье больше двух часов. На беду, он оказался в самой богатой части города и рассчитывать на скромный трактир не приходилось. Лоран тоскливо пересчитал монеты – видно, придется выбирать между повозкой и едой. Он подошел к нарядному заведению господина Танердье. Едва ли можно получить щедрый стол с такими деньгами в этом месте, но, право же, он упадет без сил посреди дороги, если не выпьет горячего и не согреется.