Владимир Гофман - Персиковый сад (сборник)

Он ценил ее мнение. Обычно жена довольно сдержанно отзывалась о его работах, даже о тех, которые хвалили товарищи, или о тех, что упоминались в газетных репортажах с выставок в картинной галерее.

– Мне кажется, – продолжала она задумчиво, вглядываясь в пейзаж, – будто я уже видела полянку эту, березы… Давным-давно, когда была маленькой девочкой… Может, это меня там не хватает? Была когда-то и ушла…

У него дрогнуло сердце.

– Тут, знаешь, еще поработать надо, – сказал он и, подхватив со скамейки ведра, пошел на колодец за водой. Продолжать разговор не хотелось. Достаточно было той сердечной амплитуды, когда на малое мгновение его отпустила тоска. И за то спасибо.

Дорогой он думал еще какое-то время о пейзаже, потом неожиданно вспомнился «Спаситель» – картина, написанная им с год назад: крупным планом лик Христа над желтой безжизненной пустыней. Сколько разговоров тогда было! Он показал холст друзьям, и целый вечер в мастерской не прекращались дебаты, подогреваемые портвейном. Говорили о влиянии Сальвадора Дали, о традициях и новаторстве в искусстве вообще и в изображении Христа в частности. Его Иисус был традиционен, и он доказывал, что здесь канон нарушать нельзя, что Спас потому и есть Не-ру-ко-твор-ный – каким запечатлел Он Свой лик на полотне царского посланца, таким и должен изображаться всегда. И вообще, главное в его работе не образ Христа, не изображение Спасителя, а идея…

Они доспорились до того, что картина ему самому разонравилась. Он согласился с мнением о вторичности в раскрытии темы, накрыл холст прямо на подрамнике белой тканью и задвинул в угол, где стояли заготовки для рам и батарея пустых бутылок, одетых толстым слоем пыли.

…Колодезный журавль яростно скрипел, из глубины тянуло холодом и сыростью, тяжелая двухведерная бадья сплескивала при подъеме воду. Он наполнил ведра, напился через край осклизлой бадьи ледяной воды, замочив при этом рубаху на груди, и, когда направился назад к дому, почувствовал готовность. Это пришло неожиданно, откуда-то изнутри.

– Завтра поедем к старикам, – сказал он жене.

– Поедем, – просто ответила она и посмотрела на него долгим взглядом.

Они оставили дочку под присмотром соседки и первым утренним «Метеором» отправились в город.

V

Дом престарелых стоял на окраине города. Это был комплекс из трех пятиэтажных зданий, расположенных покоем в окружении огромных тополей. Мужчина и женщина прошли по выложенной плитами дорожке к центральному корпусу.

На широком крыльце с пандусом по правую сторону стояло несколько окрашенных ярко-голубой краской скамеек, на которых сидели жильцы дома – старики и старушки. Чем-то это напоминало школьный двор: старики сидели отдельно и более свободно, курили, а старушки – все, как одна, в белых платочках – держались чинно, говорили, наклонив головы друг к дружке, будто заговорщицы.

Тоскливое чувство охватило мужчину при виде этих аккуратных стариков. Словно они были не настоящие, а выставленные напоказ: вот, мол, живы и здоровы. Подчеркнутая чистота и атмосфера школьного двора, только как бы с противоположным знаком – без шума, без смеха, без толкотни – усиливали впечатление. Он старался не думать об этом, а глаза непроизвольно искали среди сидящих знакомые черты, но лица все были чужие.

Старики и старухи дружно, как по команде, повернули головы в сторону гостей и, пока те подходили к крыльцу, поднимались по ступенькам, шли к стеклянным дверям, не спускали с них глаз, так что мужчина и женщина почувствовали смущение, будто разглядывали их не несчастные старики, а строгие учителя. Первой пришла в себя женщина.

– Здравствуйте, люди добрые! – сказала она, и мужчина пробормотал вслед за ней что-то невнятное.

И все старики заулыбались, закивали, стали здороваться.

– А вы, позвольте узнать, к кому? – спросила одна из старушек.

– Мы… Мы, бабушка, к Суриным, – ответила женщина и улыбнулась. На скамейках стали переглядываться.

– Весной сюда поступили, – добавил мужчина.

– А-а, – сказала все та же бойкая старушка, – к Суриным, тогда понятно…

– Вы их знаете? – спросила женщина.

– Как же, как же… Вы к дежурной сестре пройдите. Выходной сегодня, никого другого не найти. А дежурная тут, в корпусе. Как войдете, направо ее кабинет и будет.

И снова все сидящие на скамейках согласно закивали.

– Спасибо, – сказал мужчина. – Спасибо, найдем.

– Да-да, сестру спросите, – проговорила им вслед старушка и добавила вопросительно: – Вы, чай, не детки ихние будете?

Мужчина оглянулся:

– Нет, не детки, что вы!

– А то я гляжу, ровно не похожи с лица-то…

Стеклянная дверь закрылась за ними и отсекла конец фразы.

В вестибюле все сияло чистотой, во всем чувствовался порядок. Пахло свежей масляной краской.

– Как в пионерском лагере, – сказала женщина.

– Скорее, как в казарме, – ответил мужчина.

– Ну а что ты ожидал увидеть? Домашний уют?

– Да нет, какой там уют – общежитие! А все-таки… – Он поморщился: к краске примешивался еще запах кухни, ветхой одежды, лекарств, тот запах, что в большинстве случаев сопровождает старость.

Дежурную сестру они нашли быстро. Это была молодая еще женщина, с обесцвеченными перекисью волосами и тонкими, выщипанными в ниточку бровями. На лице ее выделялись губы, ярко-красные, даже, точнее сказать, кроваво-красные. При взгляде на эти губы мужчину опять на короткий миг охватило чувство острой пронзительной тоски. Дежурная сидела в крошечном кабинете за письменным столом спиной к окну, за которым виднелись желтые кроны тополей и синий лоскут неба.

– К Суриным? – переспросила она и стала перекладывать на столе толстые журналы для записей.

– Да, – ответил мужчина, глядя на ее красные губы. – Весной к вам поступили – муж и жена…

– Я знаю, – перебила его дежурная. – Только… э-э… вы кто им будете?

– Мы? Да так, – смешался он, – знакомые. Вот, решили заехать.

– Да-да, вы, видимо, не знали… Извините, но они… умерли.

– Как – умерли? – произнес он шепотом, чувствуя, что сердце на мгновение замерло, а потом заколотилось часто и громко и почему-то еще спросил: – Оба?

Дежурная подняла на него глаза.

– Ну да, оба. – Она стала листать один из журналов. – Вот, Сурины, поступили в апреле… 305-я комната, состояние тяжелое… Они были под присмотром врачей, вы не думайте, у нас тут…

– Я не думаю, – перебил теперь он дежурную и замолчал в ожидании.

– Двадцать пятого июня умер старик, – сказала сестра, уже не глядя в журнал. – У него рак желудка был. А двадцать шестого – старуха. Причина болезни не указана, вероятно от старости, сами понимаете. Заболеваний у нее никаких не обнаружили.

– Понятно, – глухо сказал он.