Владимир Гофман - Персиковый сад (сборник)

– Извините, – вмешалась молчавшая до сих пор женщина, – а как же дома у них не знают?

– Видите ли, мы сообщаем о смерти родственникам, а у Суриных родственников не было. Во всяком случае, в документах не указано. Их же сельсовет к нам оформил. А туда мы вообще-то сообщили. – Дежурная открыла другой журнал и стала водить по странице указательным пальцем с длинным красным ногтем. – Да, сообщили, вот и запись имеется.

Все замолчали.

– А где же их похоронили? – тихо спросила женщина.

– Здесь. Здесь и похоронили, – с готовностью ответила сестра. – У нас свое кладбище есть. Контингент сами видите… Смерть не редкость. Да. У кого родные имеются – забирают, у кого нет – хороним сами. Все как следует, у нас тут порядок.

– Да, порядок, – сказал мужчина, думая о другом.

Сестра поджала губы:

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего. Порядок, говорю.

– Мы бы хотели сходить на могилу, – сказала женщина.

– Сходите. Тут рядом. Как выйдете из корпуса, повернете налево, увидите березовую рощу – это там.

Дежурная встала, чтобы проводить посетителей до дверей. На крыльце жильцы печального дома, пахнущего масляной краской и смертью, опять встретили их пристальными взглядами. И уже когда они сошли с крыльца, бойкая старушка поспешила за ними.

– Погодьте-ка, – окликнула она их. – Вы ведь, чай, на могилку?

– Да, на могилку, – отозвалась женщина.

– Ну так, если позволите, я вас провожу. Я знаю, где могилка-то, что вам нужна.

Она засеменила впереди, оглядываясь и говоря без умолку о жизни стариков в доме престарелых.

– Они, милые мои, скучали тут. Ну а как не скучать? Все попервоначалу скучают. И со мной такое было, а после ничего, пообвыкла. Жить-то ведь надо, а? Вот. Да и уж прямо сказать, больно плохи были. Она, сердешная, еще выходила, помню, из комнаты, по коридору, бывало, идет в умывальник, за стенку держится, как слепая.

А он и не выходил даже, все лежал. Померли оба, Царство им Небесное, можно сказать, в одночасье. Видать, дружно жили?

– Да, дружно, – коротко ответил мужчина, вспоминая отношения стариков друг к другу. – Пожалуй, что дружно.

– Ну вот, оно и понятно, – охотно откликнулась старушка. – А вот и погост наш, – закончила она, пропуская мужчину и женщину вперед. – Тут, значит, всем нам лежать в скором времени…

Они отыскали среди холмиков с крестами нужную могилку. На ней действительно была аккуратная табличка, прибитая к кресту, с указанием фамилии, имен, отчеств и дат жизни стариков.

– Вот они где, родимые, успокоились! – со слезой в голосе сказала старушка и перекрестилась. Потом она зачем-то поправила сухие цветы возле креста и неожиданно быстро заторопилась назад. – Вы уж тут сами, а я пойду.

Женщина взяла ее за руку, погладила ласково запястье.

– Спасибо вам!

– Что вы, что вы! – испуганно отдернула руку старушка. – Бог спасет. – Она смахнула со щеки неожиданно выкатившуюся слезинку и прибавила: – Тяжко без дому-то… И в чужую землю ложиться тяжко. Не по совести это… – Потом она повернулась и скоро пошла к видневшемуся сквозь березовые стволы серому корпусу.

Они остались одни. С высокого сентябрьского неба холодно светило солнце. Листва с берез еще не облетела, тускло золотилась на ветвях молодых деревьев. Могильный холмик казался свежим, точно вчера насыпанным. Он почти не зарос травой, и не было на нем ни венков, ни цветов, только на серой земле у подножия креста подрагивали несколько сухих листьев, занесенных сюда ветром.

Оба молчали, думая каждый о своем. С вершины сухого деревца спорхнула на землю желтая трясогузка. Она прошлась по тропинке, перелетела на соседнюю могилу, клюнула раз-другой что-то в траве, поглядывая бусинкой глаза на людей, считая их здесь, видимо, лишними.

Сердце захлестнуло тоской. Но это была не та неопределенная тоска, томившая его последнее время. Новая горячей волной пролилась в грудь и не остывала, заполняя все его существо. Он вспомнил бабушку и со всей ясностью осознал свою неизбывную вину перед ней, как и перед стариками. Никого из них, из близких и дорогих ему людей, он не смог проводить, что называется, в последний путь. Телеграмма о смерти бабушки не застала его в общежитии, он жил у друга, а потом… потом было уже поздно ехать. «Я и тебя в город заберу!» – обещал он ей когда-то. «Прости, Господи, молодо-зелено!» – отвечала она. Прости!.. Не будет ему прощения. Никогда. Кто сложил бабушкины руки на груди и положил на них иконку? Кто закрыл ее глаза?.. Он и этого не знал. Вот и старики умерли вдали от дома, одинокие и чужие здесь всем. Господи, почему так?..

Женщина тронула его за рукав:

– Пойдем.

Он молча кивнул, посмотрел еще на крест и пошел за ней следом по тропинке к выходу. Горячая волна не отпускала.

Когда они поравнялись с корпусом, мужчина вдруг остановился.

– Погоди, – сказал он, и женщина прочла в его глазах решение.

– Что ты хочешь сделать?

– Сейчас. Давай зайдем на минутку. – Он кивнул на здание. – Или подожди меня здесь.

– Хорошо. Но что ты задумал?

– Я… я только спрошу кое-что.

Скорым шагом прошел он мимо стариков и старушек через стеклянную дверь к кабинету дежурной. Та удивленно подняла на него глаза.

– Вы знаете…

– Что?

– Хочу спросить. А у вас бывает, что покойников… э-э… забирают?..

– Перезахоронение?

– Да-да.

– Случается. Нужно разрешение прокурора города. Это, знаете, формальность. Отказа никогда не бывает… Вы, правда, не родственник, но, я думаю…

– Понятно, – перебил он и повернулся, чтобы уйти.

– Обождите, – сказала дежурная. – Я забыла, тут вот осталось… – Она протянула мужчине небольшую картонную коробочку.

– Что это?

– Это осталось…

Он машинально открыл коробочку. Там лежала медаль, и он прочел на ней слова: «За оборону Ленинграда».

– Спасибо. – Резко повернувшись, он пошел на ватных ногах к выходу.

Запах масляной краски преследовал его до двери.

«Завтра схожу в сельсовет, – думал он, – а потом к прокурору. Все будет как надо. Все будет как надо, старик!»

Всю дорогу до пристани никто из них не проронил ни слова. И только в салоне того же речного трамвайчика, когда он весело побежал через Волгу, разрезая носом тугую гладь волны, женщина с болью в голосе прошептала:

– Зачем… все это?

И он понял, о чем она. Ему хотелось утешить ее, но он не знал, как это сделать, испытывая и сам тяжелое, гнетущее чувство утраты, которое невозможно передать словами. Просто они столкнулись с чем-то большим, чем жизнь, и это большее было – Смерть. В ее неумолимом величии все, чем живет человек, теряло значение, казалось суетным и бесполезным.

Во рту у него стало сухо и горько. Он обнял женщину и не сказал ничего. На ее вопрос не было ответа. На такие вопросы вообще не существует ответа.