Аркадий Красильщиков - Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Немец не узнал Шимона. Он и не мог узнать в семидесятилетнем старике мальчишку – сына убитой им когда-то женщины. У Каца не было особых примет, вроде родимого пятна над глазом. У Шимона была одна невидимая примета – его проклятая, измученная память.

Посреди реки работала драга, гремела цепями подъемника, черпала со дна реки гравий. К драге подходила грузовая баржа, забирала мокрые камни и отвозила их куда-то за мост, вниз по течению реки.

Люди расширяли и углубляли фарватер. Шимону нравилась эта простая и нужная работа. Он даже завидовал тем людям: с драги и на барже. Ему казалось, что и вся жизнь этих людей должна быть такой же простой и ясной, как их работа, и в памяти речников не должно быть того ужаса и стыда, который Шимон вынужден носить в себе до конца дней.

Эрик выстрелил маме в затылок. Мама упала в пыль, и сверток с отцовскими брюками тоже упал в пыль, а Шимон все еще держал, согнувшись, ослабевшую и сразу ставшую ледяной руку мамы.

Убийца смотрел на мальчика с улыбкой.

– У-у-у-у! – выдохнул он, пугая, скорчил гримасу и поднял пистолет.

Шимон разжал пальцы, выпрямился и побежал. Он бежал в страхе, забыв обо всем, кроме черного, мертвого глаза дула того пистолета. Он бежал и слышал за спиной смех Эрика. Смех этот не удалялся, а будто настигал его неотвратимо.

Все годы, после убийства мамы, он не мог простить себе этого бега в страхе. Сотни раз он проигрывал для себя новый сценарий того ужаса. Себя – отважного, напавшего на Эрика с колом от близкого забора. Он вполне мог выдернуть этот кол. Он мог ударить солдата, отомстив за маму, за себя, за все! Да, он бы погиб наверняка, но как человек и герой.

В конце концов, он мог остаться на месте, остаться с мамой, не испугавшись угрозы Эрика. Да, именно так и надо было поступить: обнять маму, поцеловать и, может быть, услышать последние ее слова, не обращая никакого внимания на убийцу.

Но он убежал в панике и страхе, и с этим ничего нельзя было поделать. И смех убийцы преследовал его всю жизнь… И вот теперь Шимон встретил Эрика.

Кац обратился к опекуну группы отдыхающих: унылому израильтянину лет пятидесяти. Он рассказал ему о смерти мамы в поселковом гетто. Опекун тяжко вздохнув, предположил, что Шимон наверняка ошибается, но он попробует узнать, кто такой этот Эрик – хромой старик из Восточного Берлина.

Остаток санаторного срока прошел быстро. Шимон увидел опекуна только в автобусе, на обратной дороге к аэропорту.

– Ты обещал узнать про того немца? – напомнил он.

– Это про какого? – удивился опекун.

Шимон не стал уточнять, отвернулся к окну и так, наблюдая за убегающей природой, просидел до самого аэропорта.

Лишь огромные, бетонные блоки уродовали мирный, тихий, уютный пейзаж Иудеи. Вооруженные люди в форме небрежно взглянули на машину, медленно огибающую преграду. Элина кивнула одному из парней, солдат поднял в знак приветствия указательный палец.

– Это он… что? – запнувшись, спросил Борис.

– Что «что»? – чуть повернулась к спутнику Элина.

– Палец показал? – тяжко вздохнув, спросил Борис.

– Впереди чисто, но будь внимательна, – растолковала Элина. – Обычное дело.

Они познакомились в Иерусалиме. Элине сразу понравился Борис. Ей всегда нравились голубоглазые, крепкие, уверенные в себе парни. Понравилась его улыбка, и смелость, с какой он обратился к незнакомой девушке на плохом иврите.

– Такая, как ты, – сказал парень, – не имеет права сидеть в кафе одна.

– Расскажи, какая я? – спросила Элина.

Вот тут он стал смешно путаться в словах незнакомой речи.

– Говори по-русски, – разрешила Элина. – Я пойму.

И Борис так обрадовался, будто ему разрешили абсолютно все, а не только дали право на родную речь.

Он сразу же рассказал Элине, что в Израиле всего лишь два года. Приехал один. В Москве окончил текстильный институт, а теперь мечтает устроиться по специальности. В армии русской он служил, но всего год в технических частях аэродрома. Израиль Борису очень нравится, но больше всего нравятся ему девушки в Израиле. И он твердо намерен жениться, создать семью и родить детей.

– Теперь расскажи о себе? – потребовал Борис.

– Я – сабра, – сказала Элина. – Мои родители приехали в Израиль давно, еще в семидесятых, но они всегда говорили по-русски, читали русские книги, и мои первые слова были русскими словами. Они мне говорили, что язык Пушкина и Толстого – великий язык. И нет его вины в том, что на этом языке говорят антисемиты и стукачи… Я только забыла, кто такие стукачи?

– Барабанщики, – сказал Борис и засмеялся так открыто и радостно, что Элина невольно поддержала его и не стала спрашивать, почему барабанщики могут бросить тень на русский язык.

Потом она рассказала Борису, что в армии отслужила два года назад, а теперь учится в Иерусалимском университете, хочет заниматься физикой и намерена изобрести новые неминеральные энергетические источники.

– Ты такая серьезная, – сказал Борис. – В Израиле никогда по внешнему виду не определишь человека.

– У меня внешний вид несерьезный? – улыбнулась Элина.

– Нет, что ты! – испугался Борис. – Просто ты очень красивая.

И эта находчивость парня из России понравилась Элине. Странным показалось только одно: Борис слишком часто поглядывал на дверь кафе.

– Ты ждешь кого-то? – спросила Элина.

– Да нет, – отмахнулся Борис. – Просто так… А вдруг я первым замечу террориста.

– И что ты сделаешь, если заметишь? – спросила Элина.

– Подойду сзади и стукну его по башке чем-нибудь тяжелым, – отрапортовал ее случайный знакомый.

Элина только улыбнулась в ответ. Этот парень нравился ей все больше и больше. Что-то в нем было милое, доброе, бесшабашное, и чистая, русская речь Бориса так напоминала голос родителей.

Он будто разгадал мысли Элины и стиснул ее обнаженное колено сильными пальцами.

– Ты мне нравишься, – сказал Борис. – Еще пять минут, и я в тебя влюблюсь… Только скажи, почему тебя зовут так странно?

– Это смешная история, – сказала Элина. – Мою бабушку звали почти так же: Элена. Вот меня и назвали в ее честь, а потом выяснилось, что это имя придумали в честь Энгельса и Ленина, а мои родители не любили этих людей, и они поменяли одну букву в моем имени – так я стала Элиной.

Они говорили о пустяках, но думали, конечно, совсем о другом. В этих мыслях Элина и Борис уже были в объятиях друг у друга – нагие и счастливые.

– Я снимаю квартиру с одним парнем, – сказал, прокашлявшись, Борис. – К нему сейчас родичи приехали из Ростова… А ты где живешь?

– Здесь, недалеко, – ответила Элина. – Минут сорок езды.

– Автобусом?

– Зачем? У меня машина.

– А парень у тебя есть?