Валентина Астапенко - Далеко ли до счастья

Девушка лежала на голом бетонном полу, накрепко связанная, с кляпом во рту. Руки и ноги ей уже не принадлежали. Лишь иногда освобождали правую руку и рот, чтобы можно было поесть. Вернее, едой эту серую жидкую кашу из муки и кукурузы назвать было трудно.

Сначала она надеялась, ждала помощи, потом ей было страшно, а теперь стала просто ко всему безразличной. Сколько времени её с тремя мужчинами перевозили в багажниках машин и кузовах грузовиков, она уже не считала и привыкла быть с завязанными глазами. Её попросту таскали и бросали, как мешок.

Нет, так было не всегда. Раньше к ней относились намного лучше: сытнее кормили, не кричали и даже давали матрац. Только с того времени, как двое её товарищей по несчастью исчезли куда-то, с ней стали обращаться хуже. Несколько раз заставляли сказать на видеокамеру, что ей очень плохо, и попросить о помощи.

Но, казалось, с тех пор прошла целая вечность. И вот теперь узница проснулась в этом сыром и холодном, неизвестно котором по счёту подвале от голосов, что-то негромко обсуждающих. Невольно прислушавшись, Лиза вдруг поняла: разговор идёт на ломаном русском языке. Внезапно её сердце забилось впервые за долгое время безразличия, в которое она впала.

Судя по голосам, разговаривали трое.

– …Группа временной дислокации на перевале… Отряд ушёл в тень, – сообщил собравшимся молодой голос с хрипотцой.

– Тише, Самир, мы здесь не одни, – предупредил второй.

Как только ухо Лизы уловило знакомое слово «Самир», оно, это слово, так резануло по сердцу, что девушка чуть не лишилась чувств. Неужели это её Самир, ради которого она сейчас здесь? Но другая мысль уже перечеркнула первую: конечно же, нет; видимо, просто совпадение.

– Аслан, что ли живой товар у тебя?

– Да, подторговываю немного, – ответил тот.

– Послушай, Аслан, кончать надо эту писаку, – покашливая, вмешался в разговор третий. – Только кормим её, а толку нет. Мы больше потеряем. Ты и так двадцать штук сбросил. Не хотят – как хотят.

Удивительно, но Лизу не расстроила эта реплика, её сейчас более всего занимало другое: кто этот человек – Самир?

– Что так мало за нее просишь? Бывало, получалось и больше взять, – удивлённо спросил тот, кого назвали Самиром.

– А у нее родных нет, кто нам больше даст?

– Кончить никогда не долго, ты попробуй из нее выгоду извлечь, – посоветовал Самир.

– Какую выгоду? Ее никто у меня не купит. Она работать больше уже не сможет, зато бегать сильно любит, три раза убежать хотела. Что только с ней не делали! И поговорить она тоже любит. Раньше – позже сдохнет…

– Купит. Помогу тебе как лучшему другу. Есть один, он их скупает.

– Дай мне его, там видно будет, может, и скину еще.

– Не скидывай, он свою выгоду имеет.

– Ладно, договорились.

– А покажите-ка мне ее… и дайте документы. Этот араб, он особенно не идет на разговор с теми, кого мало знает. Мы с ним воевали, меня он уважает.

Лиза горячо молила судьбу, чтобы своими глазами увидеть этого Самира. Только бы узнать: он это или нет? Остальное теперь не имело значения. Кровь прилила к голове и гулко застучала в висках, словно отчеканивая слова: «Он или нет?… Он или нет?… Он или нет?…»

Началась какая-то возня, и немного погодя заговорил Аслан:

– Вот документы. Елизавета Ивановна Смолина.

После недолгого молчания послышался требовательный голос с хрипотцой:

– Отдайте мне ее. Я сам этим займусь.

– Втёмную ты, что ли, играть хочешь?

– Больше за нее взять хочешь? – загудели возмущённые голоса.

– Нет. Я вам говорю, он никому не доверяет, – поспешил оправдаться Самир. – Деньги я вам передам раньше, а вы мне эту писаку.

– Вот и забирай ее сразу, а там хоть продавай, хоть женись, – обрадовался друг.

– Не надо мне жены от каферов [17]! – прохрипел Самир. – Завтра я деньги привезу.

– Все сразу?

– Да.

– Откуда у тебя такие деньги? Слушай, брат, ты, что ли, хочешь меня обмануть? – недоверчиво спросил товарищ.

– Вы с ним, что ли, заодно? – откашлявшись, поддержал его третий.

– Деньги я кровью своей заработал, – вспылил Самир, – а если они тебе лишние, то разговор окончен. Этот человек не пойдет с тобой на сделку.

– Но ты же тоже процент имеешь? – осведомился Аслан.

– Это уже наше дело, – сухо ответил Самир.

– Слушай, Аслан, – дороже ты ее не продашь, какая тебе разница, соглашайся, – стал уговаривать его «кашлюн».

– Ладно, согласен, – сдался тот.

На следующий день Лизу снова погрузили в багажник и куда-то повезли. Ужас, безразличие и надежда сменялись в ее сердце. То она думала, что сбежит при первой же возможности, то ей опять становилось глубоко всё равно, что её ожидает. Она понимала и чувствовала: сил осталось только на то, чтобы лежать пластом, неподвижно.

В другом подвале, где она оказалась, было тепло и сухо. Сначала её волокли по каменным ступенькам, а потом положили на что-то мягкое. Дверь захлопнулась, и в замке повернулся ключ. Через какое-то время она открылась снова, и вошёл человек.

Он развязал Лизу и вынул кляп изо рта.

Заложница, приглядевшись, сумела различить в полумраке высокую бородатую фигуру в камуфляже. Таких людей она уже привыкла видеть.

– Ты – Елизавета Смолина? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Да, – с трудом разомкнув непослушные губы, ответила девушка. Ей даже показалось, что этот голос принадлежал не ей.

– Ты где школу кончала?

– В Сибири, в Ангарске.

– Значит, это все-таки ты… Снегурочка? – Лизе почему-то показалось, что он не только удивился, но и обрадовался.

– Самир? Самир Ахмадов?! – вырвалось у неё, хотя этот человек с седой бородой скорее выглядел стариком, нежели тем самым Самиром, которого она знала.

– Тебя трудно узнать: одни кости… – направив ей в лицо фонарик, вместо ответа сказал он огорчённо, но тут же тепло заметил: – А вот глаза… глаза – твои.

Она от непривычно яркого света зажмурилась.

– Отчего тебя так крепко скрутили?

– Да помогла одному товарищу сбежать… ещё и сама пыталась.

– Понятно.

– Что теперь будет? – слёзы не дали ей договорить.

– Что будет, что будет… – Самир бессмысленно несколько раз повторил эту фразу, словно собираясь понять её значение.

– Ты меня продашь? – испытующе взглянув ему в глаза, напрямую спросила Лиза.

Он нервно зашагал вдоль стены, словно пойманный в ловушку, а затем, думая о своём, медленно проговорил:

– …А ты же умерла!

– Как умерла? – поразилась Лиза такой новости.

– Мне письмо передали от твоего отца.

– Когда? – ещё больше удивилась она.

– Ну, тогда… Я и писать перестал. Мне плохо было. Я совсем седой стал… Потом… женился.

Последняя фраза особенно больно царапнула её, но, с трудом сдерживая волнение, нашла в себе силы перевести разговор на другое: