Александр Кустарев - Вальс

Лиля пошла работать уборщицей на склад готовой одежды. Появились знакомые и друзья. Лиля хорошо смотрелась в компаниях. Умела петь под гитару. Курила с шиком. Были у нее и еще достоинства. Все-таки опыта она набралась. И у врачей, и у мебельщиков было чему поднаучиться. Лиля была не дура, вот уж нет.

Она стала водить с собой дочь в общество. Та привлекала к себе внимание некоторых, и ее стали даже звать в гости отдельно. Пошли поклонники. Лиля приглядывалась.

Денег, конечно, не хватало. Алименты капали незначительные. Но квартира была. Можно было и к себе гостей звать. Лиля так и поступала.

Дочь сильно косилась на Лилю, потому что у нее было постоянное желание остаться с кем-либо из поклонников наедине. Но Лиля ни в коем случае до этого не допускала. Ей нужен был для дочери только брак, никаких перепихиваний, только брак.

Новые друзья и приятели, однако, были настроены практично и не торопились. У них, конечно, были основания думать, что с Лилиной дочерью можно будет побаловаться и так, не беря на себя никаких документальных обязательств. Были два-три пожилых мужчины, почти готовых оформиться в качестве мужей. Вот они Лиле вполне подходили. Возражений не было бы никаких, но выдать за них, в смысле за кого-либо из них, дочку оказывалось делом хлопотным. И по причине, которая нам всем уже смертельно надоела. Но что поделаешь, такова была жизнь, и эта жизнь почти во всех направлениях упиралась в одно и то же — жилплощадь, гори она огнем, проклятая, проклятая, проклятая.

Возможные женихи были женаты. Это бы еще был пустяк: развод — дело плевое. Но развод означает покинуть семью, а вместе с ней и жилплощадь. Пусть не всю, а только часть, но Лиля знала на этот счет все. И какие у людей бывают жилплощади, и как обстоит дело с ихней дележкой, и чем это все кончается, если не происходит чуда. Короче, одним словом, нужные мужчины выказывали нужную страсть, но эта страсть стреляла вхолостую. Время шло, и надежды на идеальный вариант таяли. Тем более Лиля ждать совершенно разучилась и что не происходило теперь же, казалось ей, что не произойдет никогда. Тут она не очень-то и ошибалась. Многие это замечали.

И тут, можно сказать в самое время, кончился инвалид Веселовский. Хороший уход, обеспеченный ему бывшими однополчанами, поставил его на ноги, но в конечном счете ускорил течение его жизни в известном направлении. Сидя, Веселовский, возможно, протянул бы больше, чем бегая. Он погиб, прыгнув на ходу с трамвая.

Лиля не пропустила этот момент. Она постоянно держала глаз на веселовской квартире и встала на ее пороге как раз в тот момент, когда друзья покойного оказывали ему последнюю услугу, выволакивая гроб.

Лилиного появления они не ждали. То ли они забыли про нее, то ли сами зарились на веселовскую квартиру, но во всяком случае они повели себя с Лилей по-хамски.

Эту дрянь, говорили они, и близко подпускать нечего. Вы еще помните, как она поступила с ветераном в трудную минуту, бросив его на произвол судьбы ради своих хищнических намерений.

Лиля не стала путаться с ответными аргументами. Не стала доказывать, что ветераны сами сволочи. Она смекнула, что это было бы трудно сделать, хотя и была уверена в их тщательно скрываемой подлости; людей она повидала и причин надеяться, что среди них встречаются положительные герои, лично у нее не было.

Лиля настаивала, что как жена покойника, хотя и бывшая, имеет право на жилплощадь. Хотя бы на половину.

Случай оказался непростым. Закон как будто не исключал совершенно Лилиных прав. Но друзья покойного решили ни в коем случае не отступать. Может, кто-то из них и собирался под шумок прибрать квартиру к рукам, но это осталось неизвестно, потому что они упорно держались вместе, и цель они поставили себе простую: отшить Лилю.

Они вспомнили, что Лиля с их же помощью уже однажды была прибита к позорному столбу пером журналиста, и пошли к нему, предложив снова взяться за Лилю. На этот раз как следует. Удавить ее к чертовой матери совсем.

Журналист был с этим согласен. Работа была ему вполне по душе. Он чувствовал себя лучше, когда боролся с нехорошими людьми, но борьба с человеческой порочностью прямо-таки окрыляла его и возвышала, по крайней мере в собственных глазах. Журналист вцепился Лиле в волосы как утопающий дебил. Для него в этой истории еще было хорошо то, что она была как бы продолжением, а читатель любит историю с продолжением.

Когда на сцене появился опять этот жопа журналист, Лиля совершенно осатанела. Что я вам далась, вопила она, кусая локти. Вам что, других блядей мало? Идите-ка вы все куда подальше, ничего я не скажу, никого это не касается, не нарушайте права человека.

Когда Лиля произнесла эти роковые слова, журналист, кусок говна, вежливо встрепенулся.

А что это такое вы говорите, процедил он сквозь зубы, что это за такие словечки вы употребляете, где вы их подслушали, душа моя, кто вам эти словечки нашептал. И вообще, не вам про права человека говорить. Чтобы пользоваться правами человека, нужно быть человеком, а вы кто, а?

Человек я, рыдала Лиля, человек, но журналист точно знал, что она врет и заблуждается. Уж ему-то было точно известно, кто тут люди, а кто подлюдки.

Вы знаете, продолжал он посыпать солью Лилины раны, кто и зачем использует слова «права человека». Кто и зачем. Кто и зачем. Кто и зачем.

Лиля, конечно, могла бы сказать журналисту, что эти проклятые слова возникли у нее в глотке сами собой, что нигде она их не подслушивала, что никто их ей не нашептывал. Просто ветром жизни надуло. А если он утверждает, что у нее нет сознания, то ответ прост: нет жизни, нет и сознания. Чудес на свете не бывает.

Расстались они на горячих нотах, и было ясно, что Лилю второй раз словесно высекут в печати. Лиля, жаль, сама не читала печатной продукции, а то могла бы и загордиться. Не часто кого в печати дважды в гроб ложат.

Проспавшись после такого разговора, Лиля, однако, проснулась несколько другим человеком. Она вспомнила про права человека и про то, как журналист при этих словах заерзал.

Чтобы разведать их смысл, она отправилась к одной знакомой, которая только что выползла из психушки. Та должна была знать, и она знала.

Ты что, дура, сказала она Лиле, не соображаешь, что говоришь. Права человека, а. Права человека, ну-ка. Ты это что, жопе журналисту сказала-ляпнула? Ну, ты даешь.

Да что же я такое сказала, не унималась Лиля причитать, что я такого плохого-то сказала. Что он приябывается к словам-то.

А он то приябывается, сестра, что это слова чужие и нехорошие. Не мы их придумали.

А как же я, не унималась Лиля. А как же я. Я нигде их не подслушала. Никто мне таких слов никогда не говорил. Ну, я сказала, права. Ну, я сказала, человека. Я же ничего больше не сказала. Я судилась, я знаю, что бывают права. И я как-никак сама человек. Или все неправда.