Александр Кустарев - Вальс

Немец вздохнул, сказал, что хорошо понимает Лилины сомнения, в прошлый раз действительно не очень деликатно вышло, но тогда ситуация была другая, у него, у немца, возникли осложнения, гешефт не позволял выполнить искреннее намерение. Но теперь все совершенно иначе. Оттохен хочет Лилину дочь увезти в Германию. Полный порядок, никаких сомнений, идемте с вами заключать законный брак.

Так все и вышло. Брак и в самом деле был заключен, и молодая семья собралась в Германию, хотя так просто это дело сделать не получилось. Власти упирались всеми четырьмя ногами. Были и слезы, и истерика. Стучали друг на друга кулаками, писали жалобы в райком, в Совет мира, в ООН и канцлеру. Обращались за помощью к каким-то шведам, и Лиля даже пожалела, что в свое время не смогла как следует договориться со шведским коммунистом — и он пригодился бы тут. В такие минуты, как говорится по-русски, все, что есть в печи, все на стол мечи.

Да, впрочем, что тут особенно рассказывать. Ну кто про это не знает. Небось, половина граждан могла бы на этот счет много чего порассказать. Дело делается не скоро, да сказку нужно рассказывать как можно скорее: другие дела ждут.

В двух словах: брак состоялся. Лилина дочь была выдана. Квартира полностью переходила в Лилины руки. Можно было начинать жить.

День отлета выдался солнечным и ясным. Поехали на аэродром разодетые в пух и прах, на двух такси. У Лилиной дочки набралось вещей. За время добрачной связи Оттохен навез Лиле всяких тряпок, аудио, и арматуры. Лилина дочь категорически отказалась оставить это в Союзе. Напрасно ей говорили все, включая и мужа, что тащить все это с собой нет никакого смысла. И что она как раз туда и едет, где все это барахло пачками изготовляют. Она и слышать не хотела. Пришлось взять два такси.

На таможне Лилину дочь обчистили. Сказали, что тащить импортные товары обратно за рубеж запрещено. Огтохен не хотел связываться. Плюнь, голуба, сказал он, я тебе таких потом десять куплю. Но Лилина дочь не желала слушать. Она визжала, как будто ее резали. Лиля присоединилась к ней. Я, кричала она, в Верховный Совет жаловаться буду, я, кричала она, в «Огонек» письмо напишу, у меня связи в «Огоньке».

Таможенники смекнули, что ничего не выйдет, но Лилиной дочери уступать не пожелали. Она ехала в Германию, дрянь такая. Была бы их воля, они бы ее голую пустили. Таможенники непременно хотели Лилиной дочери насолить. Если уж отнять у нее шмотки не получалось, то пусть все остается мамаше, решили они, а не этой мандолине. Кроме того, с «Огоньком» связываться не хотелось. Они сунули дочкино барахло Лиле в харю и сказали, чтобы она катилась подальше и поскорее, оторва. Дурацкая история кончилась в Лилину пользу.

Пришел момент прощаться. Обе женщины тяжко рыдали. Дочь пообещала наведываться в гости. Лиля не принимала этого всерьез. Чего она тут не видела? Да и Лиле это было без надобности. Посылки присылать — это другое дело. Тут Лиля всецело полагалась на Оттохена; немцам и мужикам в таких делах больше веры.

Лиля знала, что дочь покидает ее навсегда. Поэтому Лиля так тяжко рыдала. Вероятно, поэтому. Впрочем, она не знала почему.

Дочь вместе с немцем ушли за загородку, и больше Лиля их не видела. Она вышла на улицу и остановилась покурить. Ей даже захотелось выпить, но она воздержалась. Или дурно себя почувствовала, или просто передумала — она и сама не знала.

Покурив, она отошла от стенки и поглядела в небо. У нее закружилась голова. Лиля нашла скамейку и присела. Она решила, что посидит здесь немного и проследит, когда подымется самолет. Чтобы знать уж наверняка, что дочь улетела за леса и за моря.

Самолеты взлетали один за одним. Который из них вез Лилину дочь, сказать было невозможно. Но Лиля неотрывно смотрела в небо. Сердце подскажет, наверное, думала она. Так и вышло.

Взлетел очередной самолет, и сердце у Лили сжалось. Вот это тот самый, что мне нужен, решила она. Небо было ясным, как никогда. Не очень высоко над горизонтом стояло вечернее солнце. Самолет направлялся в сторону солнца. Лиля глядела и глядела. Самолет становился все меньше и меньше. Наконец он растаял. То ли ушел за горизонт. То ли перестал быть виден в свете солнца. Но факт, что он ушел в небо. Так, говорят, бывает с душой, когда она покидает того, в ком находилась раньше.