Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

уведомление и обклеенный красивыми иностранными марками желтый

конверт. На нем замысловатым шрифтом, было выведено «Boris Strunov».

Острым ногтем, отращенным специально для гитарных переборов, Боря

вспорол желтый бок и достал из конвертных внутренностей белоснежный лист.

«Дорогой Борис…

Общество покровителей музыки…

путем тайного голосования…

…среди многочисленных претендентов, выбрало вас и желает вручить вам

тайну совершенной гармонии.

По этому поводу вам надлежит явиться сегодня в 19 00 по адресу ул.

Моцарта дом 29. Аудитория 777. Просьба не опаздывать».

Весь день Боря провел с гитарой.

– Вдруг, – размышлял он, – меня попросят спеть что-нибудь из моего

сочинительства. Выбрать-то выбрали, а послушают и переменят решение.

В 18:00 Борис вышел из дому. В 18:05 пришел на остановку. Неожиданно

быстро появился нужный ему трамвай. Борис вошел в полупустой вагон и

занял место у окна.

– Следующая остановка– Воровского, – объявил водитель.

– Уф-фу-уф-фу-фу? – тяжело простонали, закрываясь, дверные створки.

Трамвай дернулся и потащил, весело грохоча на стыках, юного сочинителя к

нужному адресу…

– Депо, – объявил хриплый мужской голос – У выхода предъявим билетики

водителю.

– Как депо? – возмутился Боря. – Мне на улице Моцарта надо было выходить.

Почему вы не объявили, что трамвай идет по другому маршруту.

– Не надо спать, пацан, – заявил водитель. – Я объявлял! Попрошу предъявить!

– Вот, пожалуйста, – Борис протянул билет.

– Не прокомпостированный, – констатировал водитель. – Штраф три рубля!

– Но у меня нет с собой таких денег, а не прокомпостировал, потому что

проспал. Ведь вы же сами сказали, что я спал. Вот билет…

– Не прокомпостированный! Платим, штраф или следуем в диспетчерскую!?

Пока составляли протокол. Пока Борис ждал нужный трамвай.

Одним словом, вбежал он в дом номер 29 по улице Моцарта, когда

вестибюльные часы пробили ровно семь. Вихрем взлетел на седьмой этаж.

Тайфуном пролетел по гулкому коридору и сильно рванул дверную ручку

аудитории 777. В ней кроме пустых столов, аудиторных стульев, поднятых на

попа и равнодушно глядящих своими тонкими ножками на лепной потолок да

грузной уборщицы никого не было.

– А где все?

Боря протянул тетке желтый конверт.

– Насрали и разошлись, – сердито выкрикнула уборщица. – А ты махай теперь!

Иди! Иди! Неча тут…

Борис устало вздохнул. Закрыл дверь и побрел по темному коридору к

светящемуся жидким голубоватым светом выходу…

– Боря вставай, – трясла его за плечо мама.

– Что, а как же все? Где…

– Не знаю как все, а ты точно в школу опоздаешь. Вставай! Вставай…

Мать ушла на кухню готовить завтрак…

В тот же день после школьных занятий Борис Струнов пошел не домой, а

отправился на улицу Моцарта 29. Однако в здании N 29 располагалось не

музыкальное общество, а городская психиатрическая клиника! Боря вошел во

двор и обратился к первому попавшемуся ему на пути человеку в белом халате.

– Скажите, а где я могу найти аудиторию 777?

– Вон в том здании, – медработник указал Боре на приземистое зарешеченное,

толстыми прутьями строение. – Это отделение психической патологии детского

и подросткового возраста.

– Спасибо, – поблагодарил его Боря и отправился домой…

Сон этот частенько снился Боре Струнову и даже тогда, когда он был уже

не Боря, а Борис Аркадьевич – признанный мастер бардовской песни.

В какие бы города и селения не заносила Бориса Аркадьевича его гастрольная

жизнь, он непременно искал улицу Моцарта дом 29. Но повсюду в доме номер

29 по улице Моцарта, будь то многомиллионный город или ПГТ всегда

располагалась (прямо с какой– то мистической настойчивостью)

психиатрическая клиника, а аудитория 777 оказывалась то отделением клинико-

патологической исследований нарушений психического развития, то

лабораторией патологии мозга.

В юбилейный год (20-й год Бориной концертной деятельности) одна

предприимчивая музфирма организовала Б.А. Струнову концерты в ряде

крупных заокеанских мегаполисов…

Концерты прошли, что называется, на одном дыхании. Особенно удачным был

последний из них.

– Бис! Браво! Браво! Бис… Зрители долго не отпускали Бориса Аркадьевича со

сцены…

– Ну, Борис, вы просто гений, – антрепренер долго тряс струновскую руку.

Такой концерт! Так держать зал…

Я вам… даже сверх договорной суммы отстегну. Премиальные, так сказать, за

зрительскую симпатию.

Вот держите, – и он протянул барду пухлую стопку заморской «зелени».

Борис Аркадьевич обвел грустным прощальным взглядом зал, сцену. Она

почему– то напомнила ему свежую могилу, только что похороненного кумира,

так густо была она засыпана читательскими записками, цветами, свечными

огарками, плюшевыми игрушками и фотографиями Бориса Аркадьевича…

Наутро Б. А. Струнов не отправился, как планировал, домой, а решил потратить

денек– другой на осмотр «столицы Мира».

Он спустился в бар, выпил рюмку водки и вышел на улицу. Сильный порыв

ветра подхватил его и понес, что называется, куда глаза глядят.

Ближе к сумеркам Борис Аркадьевич, среди ультрасовременных небоскребов,

увидел приземистую старую церковь.

– Симпатичная церквушка, – восхитился композитор. – Интересно чьей -

конфессии?

Композитор подошел поближе. На церковных дверях он увидел иконку

неизвестного ему напоминающего самого Бориса Аркадьевича в

шестнадцатиетнем возрасте великомученика, а рядом с ней давно вышедший из

обихода адрес: готическая латиница, такая же, как на конверте во сне, сообщала

« av. Mozart 29 ».

Борис Аркадьевич невольно взглянул на часовой циферблат, пульсировавших

на небоскребе электронных часов. Они показывали 18:55.

– Не может быть!? – изумился композитор – песенник. – Ведь я же не сплю!

Конечно, нет!

Б.А. Струнов ущипнул себя за руку. Щипок отозвался болезненным

покраснением. Композитор хотел было для верности чувств ткнуть церковную

стену кулаком, но таким опрометчивым образом можно было надолго вывести

себя из концертной деятельности. Борис Аркадьевич воровато осмотрелся по

сторонам, осенил себя крестным знамением, осторожно толкнул дверь и вошел

в сумрачный, пахнущий свечами, елеем и еще чем-то грустно печальным зал. В

это время старинные церковные часы принялись хрипло отбивать семь часов.

Как только затих их последний удар, Борис Аркадьевич тотчас же услышал

металлический скрежет и недовольное бормотание. Он обернулся и увидел