Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

Леннона-Высоцкого в подвал, где одуревшие «хлапцы» мылись под душем.

– Слышишь, «хлапцы», не забудьте затушить бойлер… – увещевал моющихся, засыпающий Кузьмич.

За полночь, когда уже иссяк винный фонтан и дружный храп сменил

обессилевшие магнитофоны, мастерскую сотряс мощный взрыв. Вздыбились

бетонные перекрытия, и в образовавшемся проеме обозначились

развороченные контуры жарко клубящегося бойлера. Над ним, траурно

склоняясь, висел транспарант с сохранившейся надписью «…живее всех

живых». Пахло общественной парилкой и дымом вспыхнувших

электропроводов. Среди всего этого бедлама бегал протрезвевший сторож

Кузьмич.

– Суки! Ну, суки, я же просил, затушите бойлер! – причитал над разверзшейся

бездной сторож.

Просыпающийся народ глазел на развороченный бетон и недоуменно

спрашивал у сторожа.: – А че это, Кузьмич?

– Че-че, болт через плечо. Во че! – возмущался сторож.

– А конкретней? – спрашивали пробудившиеся.

– Конкретней. Срок это! Как пить дать, живой срок, – сказал сторож, и,

обреченно махнув рукой, пошел к телефону.

При всей экспрессивности своей речи старик был прав в одном. Это был

действительно готовый срок с формулировкой «порча социалистической

собственности». «Как минимум пятачок» – подумал я, и, натыкаясь на торчащие

из пола швеллера и каркасы, пробрался к входной двери. После комнатной вони

и пыли стало легче дышать. Мороз отрезвил и придал силы. Сейчас они были

нужны, как никогда. У ближайшего поворота уже заходился визгом ментовский

воронок…

Лет х-надцати отроду водоворотом судьбы и цепью случайных связей и

обстоятельств был я втянут в лихорадку модной в ту пору рок-струи. Что такое

рок-струя? В бытность моей молодости кое-кто называл это вялотекущей

шизофренией. Другие же – формой социального протеста. Хотя я думаю, что

обе стороны правы, ибо границы между этими понятиями размыты настолько,

что трудно разобрать, где кончается одно и начинается другое. Я приведу

читателю несколько примеров из тогдашней своей жизни, и пусть уж он сам

сделает соответствующие выводы из нижесказанного.

1. Когда подавляющая масса населения моего города грезила польскими

пиджаками и элегантными австрийскими сапогами, я мечтал о холщовой

косоворотке и старорежимных штиблетах с гамашами.

2. Вместо того, чтобы выражаться нормальными в ту пору выражениями типа

«экономика должна быть экономной» и «сиськи-масиськие сраные «, я

изъяснялся словами: кочумай, лабай, бухай и пугал фразой «чувак, вы

конченый лох и не сечете в кладке» (Парень ты не знаешь аккордов)

учительницу русского языка.

3. В период усиления борьбы с алкоголизмом я предпочел борьбе крепленые

вина «Агдам», «Лучистое» и, как следствие, стал попадать в милицейский

отдел, страшно мешая этим родительской карьере.

4. В эпоху всесоюзного шлягера «увезу тебя я в тундру» я пел выразительную

рок– композицию «Дом восходящего солнца», аккомпанируя себе при этом на

электрогитаре. Хотя, правды для надо отметить, что в те далекие уже дни на

гитарах играли практически все, даже те, кто смутно отличал гитару от

барабана.

– А че, в натуре, гитара тоже ударный инструмент! – говорили они, неся её с

собой на очередную межрайоновскую разборку.

Разбив вдрызг подушечки своих юношеских пальцев и одолев

незамысловатую тройку аккордов: тоника, доминанта, субдоминанта плюс рок-

квадрат, я оказался в составе рок– группы с довольно оригинальным названием

– «Лажовики». Не берусь категорично утверждать: с моим ли приходом это

было связано или с правильно выбранным названием, но только группа та стала

необычайно прогрессировать и набирать обороты. Школьные вечера сменялись

свадьбами, свадьбы – днями рождения «прогрессивных» райкомовских

работников. Вскоре этого становится мало! И «лажисты» решают выпустить

собственную сольную пластинку.

Но как? Ведь для большинства участников группы, запись диска

представляется приблизительно таким же чудом, как и полет на Луну. Правда, в

воздухе витают слухи о подпольных самиздатовских студиях, но связь с ними

угрожает отстранением от райкомовских вечеринок и, хуже того, может

обернуться полным запретом на творчество.

Несколько вечеров в дворовой беседке кипят яростные споры.

– Чуваки, не порите лажи, – горячится басист группы Костя Смычков, – мы

имеем в кармане неплохой парнас. Зачем рисковать? И потом, это же не

патриотично – (Костя – патриот, мечтающий придать року русское лицо).

– «Атец», не гони туфты, – перебивает его флейтист Гриша Золотов – пластинка

верняк не к парнусу, а «Парнасу» Надо рискнуть. Хватит дрожать перед этими

толстожопыми коммуняками. (Гриша – яростный борец с режимом).

Молчим: я, лидер-гитара, плюс вокал и клавишник, плюс аранжировщик -

Саша Коган. Я – из шкурных интересов жить в столице (ибо отцу светит

столичное повышение). С. Коган – опасаясь, что в случае провала всех

идеологических собак повесят на его пятую графу.

Наконец в разговор вступает барабанщик группы и её негласный руководитель,

плечистый Гена Чумаков.

– Даешь музыкальный Эверест, – по-комсомольски бодро восклицает он (кто в

юности не мечтал о вершинах, тот попросту и не жил), и предлагает в качестве

альтернативы студии звукозаписи магнитофонный вариант.

– С этим я согласен, – неожиданно включается в обсуждение Саша Коган, -

запись можно будет переправить на Запад.

Я окончательно теряю дар речи.

Стоит погожее зимнее утро. На белом, еще не тронутом копотью машин и

людских испражнений ковре выпавшего ночью снега лежат тени деревьев,

силуэты домов и плюшевых душегреек участников группы «Лажовики».

Груженные гитарными грифами, микрофонными стойками, медными

тарелками, бутылочным сургучом и учебником занимательной физики они

осторожно пробиваются к заветной двери домашней муз. студии.

В пустой коробке двора тихо, и хорошо слышно, как скрипят подошвы их

ботинок – «загубленная молодость».

– Костя, зачем вы одели эти лакированные «гады»? – спрашивает патриотично

настроенного басиста С. Коган, – вы же сдадите нас их шумом раньше, чем мы

примемся за запись.

– Из патриотических соображений я всегда предпочитаю отечественную обувь

зарубежной – отвечает Костя. Я молча смотрю на свои войлочные бурки.

Наконец вся странно экипированная для столь раннего часа ватага ныряет в

чумаковский подъезд.

Три семерки – тайный стук в дверь… Толкотня в маленьком и темном коридоре.