Новелла Матвеева - Песни русских бардов. Серия 4

Ты была на ладошке,

Как прекрасная книжка

В грубой суперобложке,

Я влюблен быт, как мальчик,

С тихим трепетом тайным

Я листал наш романчик

С неприличным названьем.

Были слезы, угрозы

Все одни и все те же,

В основном была проза,

А стихи были реже.

Твои бурные ласки

И все прочие средства —

Это страшно, как в сказке

Очень раннего детства.

Я надеялся в тайне,

Что тебя не листали,

Но тебя, как в читальне

Слишком многие брали.

Не дождаться мне мига,

Когда я с опозданьем

Сдам с рук на руки книгу

С неприличным названьем.

В Ленинграде-городе

У Пяти Углов

Получил по морде

Саня Соколов —

Пел немузыкально,

Скандалил,

Ну, и значит правильно,

Что дали.

В Ленинграде-городе

Тишь и благодать.

Где шпана и воры где?

Просто не видать.

Не сравнить с Афинами -

Прохладно.

Правда шведы с финнами…

Ну, ладно.

В Ленинграде-городе

Как везде — такси,

Но не остановите,

Даже не проси.

Если сильно водку пьешь

По пьянке, —

Не захочешь, а пойдешь

К стоянке.

Нат Пинкертон — вот с детства мой кумир.

Сравниться с ним теперь никто не может.

Но он имел такой преступный мир,

Что снится мне и зависть гложет.

Припев

Аппарат и наметанный глаз,

И работа идет эффективно,

Только я столько знаю про вас,

Что порой мне бывает противно.

Не скрыться вам, ведь от меня секретов нет.

Мой метод прост — брать всех под подозренье

Любой преступник оставляет след

И возвращается на место преступленья.

Припев

У детективов хмурый вид и мрачный нрав,

Характер наш достоин укоризны -

Имеем дело с попираньем прав

И только с темной стороною нашей жизни.

Другие люди пьют всем горестям назло,

Гуляют всласть по ноябрю и маю,

Я ж не сижу за праздничным столом,

Хожу кругом и в окна наблюдаю.

Аппарат и наметанный глаз,

И работа идет эффективно,

Только я столько знаю про вас,

Что подчас мне бывает противно.

Мир как театр, — так говорил Шекспир

Я вижу лишь характерные роли:

Тот — негодяй, тот — жулик, тот — вампир,

И все, как Пушкин говорил, чего же боле?

Но имя есть, я повторяю, как пароль,

Не верь, что детективы нелюдимы.

Она играет голубую роль,

Мне голубая роль необходима.

Припев

Я теперь в дураках, не уйти мне с земли,

Мне расставила суша капканы,

Не заметивши сходни, на берег сошли,

И навечно, мои капитаны.

И теперь в моих песнях сплошные нули,

В них все больше прорехи и раны.

Из своих кителей капитанских ушли,

Как из кожи, мои капитаны.

Мне теперь не выйти в море

И не встретить их в порту.

Ах, мой вечный санаторий,

Как оскомина во рту.

Капитаны мне скажут, — Давай, не реви! —

Ну, а я не реву — волком вою.

Вы ж не просто с собою мои песни несли -

Вы везли мою душу с собою.

Вас встречали в порту толпы верных друзей,

И я с вами делил ваши лавры.

Мне казалось, я тоже сходил с кораблей

В эти токио, гамбурги, гавры.

Вам теперь не выйти в море,

Мне не встретить вас в порту.

Ах, мой вечный санаторий,

Как оскомина во рту.

Я надеюсь, что море сильней площадей

И прочнее домов из бетона,

Море — лучший колдун, чем земной чародей,

И я встречу вас из Лиссабона.

Я механиков вижу во сне, шкиперов,

Вижу я, что не бесятся с жира -

Капитаны по сходням идут с танкеров,

С сухогрузов, да и с пассажиров.

Нет, я снова выйду в море

Или встречу их в порту.

К черту вечный санаторий

И оскомину во рту.

Жил-был добрый дурачина-простофиля,

Куда только его. черти не носили,

И однажды, как назло, повезло -

И совсем в чужое царство занесло.

Слезы градом — так и надо, простофиля,

Не усаживайся задом на кобыле.

Дурачина.

Посреди большого поля — глядь — три стула.

Дурачину в область печени кольнуло.

Сверху надпись "для гостей',"дпя князей",

А на третьем — "стул для царских кровей".

Вот на первый стул уселся простофиля

Потому что он от горя обессилил,

Дурачина.

Только к стулу примостился дурачина -

Сразу слуги принесли хмельные вина.

Дурачина ощутил много сил,

Элегантно ел, кутил и шутил.

Ощутив себя в такой буйной силе,

Влез на стул для князей простофиля.

Дурачина.

И сейчас же бывший добрый дурачина

Ощутил, что он — ответственный мужчина,

Стал советы отдавать, крикнул рать

И почти уже решил воевать.

Ощутив себя в такой бурной силе,

Взлез на стул для королей простофиля.

Разом руки потянулися к печати,

Разом топать стал ногами и кричати, —

Будь ты князь, будь ты хоть сам Господь,

Вот возьму и прикажу запороть!

Если б люди в сей момент рядом были,

Не сказали б комплимент простофиле.

Дурачине.

Но был добрый этот самый простофиля,

Захотел издать указ про изобилье.

Только стул подобных дел не терпел,

Как тряхнет — и, ясно, тот не усидел.

И очнулся добрый малый простофиля

У себя на сеновале в чем родили.

Дурачина.

Она на двор, он — со двора,

Такая уж любовь у них.

А работает с утра,

Всегда с утра работает.

Ее и знать никто не знал,

А он считал пропащею,

А он носился и страдал

Идеею навязчивой,

Что, мол, у ней отец — полковником,

А у него — пожарником.

Он в общем ей не ровня был

И вел себя охальником.

Роман случился просто так,

Роман так странно начался:

Он предложил ей четвертак,

Она давай артачиться.

А черный дым все шел и шел,

А черный дым взвивался вверх.

И так им было хорошо,

Любить ее он клялся ввек.

А клены длинные росли,

Считались колокольнями.

А люди шли, а люди шли,

Путями шли окольными.

Какие странные дела

У нас в России лепятся!

А как она ему дала,

Расскажут — не поверится.

А после дела темного,

А после дела крупного

Искал места укромные,

Искал места уютные.

И если б наша власть была

Для нас для всех понятная,

То счастие б она нашла,

А нынче жизнь проклятая.

Один чудак из партии геологов

Сказал мне, выпив грязь из сапога,

— Послал же Бог на головы нам олухов.

Откуда нефть, когда кругом тайга.

И деньги в прорву. Лучше бы на тыщи те

Построить ресторан на берегу.

Вы ничего в Тюмени не отыщете,

В болото вы вгоняете деньгу.-

И шлю депеши в центр из Тюмени я,

— Дела идут, все боле-менее.

Мол, роем землю, но пока у многих мнение,