Из современной английской новеллы

При видимой покорности и застенчивости Мичико умела проявлять безудержный эгоизм в достижении какой-либо важной для нее цели. Пока речь шла о незначительном — заботе о жильцах или о том, чтоб угождать Тиму, — она готова была жертвовать собой безропотно и безоглядно, но, когда речь заходила о существенном, приносить себя в жертву должны были другие. Сия неведомая дотоле истина открылась Тиму и Лоре сразу, как только японка решила обратить своего английского хозяина в советчика.

Сейчас, когда, потупясь, полуотвернув лицо, она неслышно просеменила в гостиную, она казалась истинным воплощением скромности и смирения, но Тим прекрасно знал, что присутствие чужого человека никоим образом не собьет ее с пути.

— A-а, это вы, Мичико! — воскликнул он голосом, в котором не слышалось ни малейшего удовольствия. Таким голосом он мог сказать: "A-а, это опять письма!" — когда она второй раз приходила к нему в кабинет с почтой. — Вы, кажется, незнакомы. Майкл, мой брат.

Прижав ладони к коленям, она склонилась в легком поклоне, и глянцевый колокол черных волос качнулся вперед, накрыв ей все лицо, кроме лба и кончика носа.

— Боюсь, я вас потревожила своим приходом в такой час.

— Нет-нет. Нисколько. Присаживайтесь. — Это сказал не Тим, а Майкл.

Не поднимая головы, Мичико искоса взглянула на Тима и осторожно присела на краешек дивана, плотно сдвинув колени и лодыжки и сложив на коленях, одну поверх другой, безжизненные руки. Она не начинала разговор.

— Выпьете что-нибудь? — предложил Тим, не из доброго расположения к гостье, которая явилась в дом незваной и некстати, а опять-таки повинуясь тому, что ему подсказывало неотвязно преследующее его чувство долга.

Она покачала головой.

— Нет, спасибо. Я не хочу, чтобы вы беспокоились из-за меня.

Не хочешь, тогда зачем было вообще приходить?

— Могу вам предложить кока-колу.

— Благодарю вас, нет. Серьезно, мистер Хейл. Зачем так беспокоиться.

Вдруг на диван плюхнулся Майкл — не на другой конец, а прямо рядом с нею — и, широко раздвинув ноги в потертых, линялых джинсах, с явным неудовольствием выстиранных для него сегодня утром Имаи-сан, оперся локтями о колени, любовно согревая в ладонях пузатый стакан с бренди. Он окинул японку оценивающим, но приветливым взглядом и, когда она наконец повернула к нему голову и взгляды их скрестились, улыбнулся своей невыразимо светлой улыбкой, бледно-голубые, как лед, глаза его потемнели и неожиданно потеплели. Помедлив, Мичико улыбнулась в ответ, и ее верхняя губа, подрагивая, приподнялась, придав ей сходство с испуганным зайцем.

— Так что у вас, милая?

— Простите?

— Вы чем-то обеспокоены, — Он наклонился к ней ближе, всем своим видом выражая сочувствие и заботливость.

— Мистер Хейл что-нибудь вам говорил про меня?

— Ничего. Решительно ничего. Но я же вижу. Вы чем-то огорчены. В чем дело?

Теперь она повернулась к нему всем телом, так что Тиму остались видны только узкая спина да покатые плечи. И негромко, скороговоркой принялась рассказывать ему все. Майкл, казалось, был весь внимание — он слушал, не прерывая ее ни словом.

— …мистер Хейл — ваш брат — говорит, что мне лучше выкинуть моего друга из головы. Иначе, как он считает, я недолгое время буду счастлива, зато после — очень несчастна. А так, он говорит, мне будет сначала трудно, но спустя немного я сама скажу спасибо, что не рассталась с семьей и не уехала из Японии. Это он так говорит. А по-моему… — Маленькая рука, неподвижно лежащая на коленях, вдруг всплеснулась, словно рыбка в последних, предсмертных судорогах, — …по-моему, он, быть может, неправ.

— Разумеется, неправ!

Тим в первое мгновение опешил и тут же рассвирепел.

— И разумеется, он будет давать вам такие советы, — продолжал Майкл. — Именно так он сам поступал всегда в своей общепризнанно образцовой жизни — очень осмотрительно, очень благоразумно. Но если вы сделаете, как советует он, вы, безусловно, не скажете себе спасибо за это в грядущие годы — какое там! Ничего подобного. Вы скажете: "Боже, какого же я сваляла дурака! Мне представился такой случай — редкий, единственный в жизни случай, — а я что? Я все испортила". Вот что вы будете говорить себе, а сами тем временем будете все больше и больше стариться, а родители ваши будут все больше дряхлеть, а забот у вас будет все прибавляться, и по уходу за ними, и по дому этому вашему.

Тим шагнул к ним, прижимая к груди дрожащую руку с пузатым стаканом бренди.

— Ты же не знаешь генерала, Майкл, и его жену. Не знаешь этого молодого человека — Моргана. Не знаешь толком и мисс Курода. Так?

— А мне и не обязательно знать. Ей-богу, Тим, ну о чем мы все сожалеем в жизни? Не о том, что мы совершили, а о том, чего не умели совершить, о том, что пропустили мимо, потому что попросту не хватило смелости протянуть руку и схватить.

Мичико, казалось, не слышала Тима. Она не взглянула в его сторону и когда снова заговорила, то так, будто он и не вмешивался в разговор. А между тем до сих пор она всегда жадно ловила каждое его слово, даже самое опрометчивое и пустое.

— По-моему, вы правы. — Она пристально посмотрела на Майкла — черные, с длинными ресницами глаза твердо встретили взгляд голубых; никогда она так не смотрела на Тима. — Надо быть смелой. Нельзя позволить себя запугивать. Мы живем в современной Японии, времена феодальной Японии прошли. Я имею право выйти замуж за кого хочу.

— Вот это молодец, так и надо!.. А теперь позвольте, я налью вам чего-нибудь выпить.

— Нет-нет. Я не пью! Никогда! Ни за что! Мистер Хейл знает. Я ни разу в жизни не брала в рот спиртного.

— Что же, значит, пора начинать. Самую малость. Каплю джина… — Майкл поднялся и стал наливать в стакан, — …а потом очень-очень много тоника и очень-очень много льда. Как раз то, что вам требуется в такую погоду.

Мичико захихикала, покачивая головой, так что ее волосы заплескались из стороны в сторону. Смотреть противно! Тим никогда раньше не видел, чтобы она так хихикала.

— Нет-нет! — Однако, когда ей протянули стакан, взяла его и поднесла к губам. Верхняя губа ее приподнялась. — Хм-м. Вкусно.

— Вот и давайте выпьем — за вашу теперешнюю решимость. — Майкл поднял свой стакан. — За любовь. А когда выпьем за любовь — за свадьбу.

Снова она захихикала, поставив стакан и прикрывая рот вялой рукой. И снова взяла стакан.

— За любовь. За свадьбу, — отозвалась она.

Когда она ушла, слегка нетвердой походкой и разрумянясь с непривычки, Тим гневно подступил к брату:

— Глупость страшная, эти твои советы, скажу я тебе!

— Ничего подобного! Ты до того связан условностями, до того осмотрителен, что просто беда.

— Ничего из этого не выйдет. И не может выйти.