Гжегож Низёлек - Польский театр Катастрофы

«Евреи после войны испытывали страх», — пишет Павел Спевак [305] Śpiewak P. Sprawa żydowska, «Polityka. Pomocnik Historyczny», wyd. specjalne 6/2012, Stalinizm po polsku. . Ситуации, когда их стигматизировали, унижали, издевались, обворовывали и убивали, случались в том числе непосредственно после окончания войны. Можно сразу добавить, что столь остро переживаемый конфликт с обществом Бардини артикулировал в своем театральном творчестве очень осторожно, часто он оставался сокрыт или искусно зашифрован.

Во время немецкой оккупации Львова Бардини потерял родителей, а в одной из последних ликвидационных акций в гродненском гетто были убиты его сестра, ее муж и их ребенок. Катастрофа отняла у него его ближайших родственников. После того как в 1944 году во Львов вступают советские войска, Бардини дает интервью, озаглавленное «Жизнь в бункере», в котором рассказывает о пережитом: «Меня приютили хорошие друзья. В углу между стеной комнаты и чуланом могли стоять два, три человека. Позвали столяра, который забил этот угол досками. Доски залепили глиной с известью, после чего поставили до самого потолка полки для продуктов. Из коридора мы пробили в бункер дыру диаметром обыкновенной бочки. Дыру эту заслонили дубовой вешалкой, прибитой к стене крюками. Одна доска вешалки открывалась, как дверь. Когда на лестнице раздавался отзвук шагов или звонок, я бежал к вешалке, открывал дверь и влезал в дыру. Дверь за мной закрывали и вешали плащи. В дыре я сидел на четвереньках, пока опасность не миновала» [306] Życie w bunkrze (korespondencja ze Lwowa), rozmowę z Bardinim przeprowadził Włodzimierz Pawłowicz // Wolna Polska. Nr 44. 01.12.1944. Цит. по: Dworakowska M. Op. cit. S. 33. . По какой-то причине Бардини захотел очень конкретно представить материальные условия своего спасения: остроумие, с которым было придумано его укрытие, а также физическое унижение, с которым было связано пребывание в нем. Трогают конкретность и искренность его слов, отсутствие желания героизировать собственную борьбу за спасение, предметность, ирония по отношению к военной терминологии («бункер») и даже макабрический ситуационный комизм.

Бардини вернулся в Польшу благодаря заступничеству Леона Шиллера. Возможность возвращения вовсе не была очевидной. Побег через зеленую границу под впечатлением келецких событий был, что ни говори, выражением недоверия по отношению к польскому государству и его способности создать для польских евреев безопасные условия жизни. «Нелегальная» эмиграция, однако, на самом деле стала возможной благодаря почти что официальному открытию границы для еврейских граждан (только в феврале 1947 года шлагбаум оказался решительно опущен). Перспектива создания монолитного с точки зрения национальной принадлежности государства объединяла политических противников. Усилившаяся после келецкого погрома эмиграция стала искрой, от которой разгорелись сильные конфликты между еврейскими политическими группировками. Поскольку эмиграцию поддерживали сионистские организации [307] См.: Aleksiun N. Dokąd dalej? Ruch syjonistyczny w Polsce (1944–1950). Warszawa: Wydawnictwo TRIO, 2002. S. 167–175. , она могла породить беспокойство в кругах еврейских коммунистов: их отношение к ней, впрочем, определялось текущей политикой Сталина по отношению к Палестине и идее создания государства Израиль (за которую он тогда ратовал). В свою очередь деятели «Бунда» старались не только притормозить этот первый массовый исход польских евреев, но и склонить к возвращению людей, которые уже находились в Германии в лагерях для перемещенных лиц. Результат этих усилий был, скорее, мизерный. В один из таких лагерей — в Ландсберге — и попал как раз Александр Бардини с семьей — женой и родившейся сразу после войны дочерью.

Когда спустя несколько лет Бардини возвращается в Польшу, затихает очередная волна массовой эмиграции, вызванной усиливающимся контролем государства над еврейскими организациями. «Бунд» поставлен вне закона, сионистские организации ликвидированы. На поле боя остается коммунистическая фракция. Еврейские круги резко становятся гораздо менее видимы и слышимы, в публичном пространстве побеждает советская модель ассимиляции, в основе которой лежит изоляция польских евреев от любых международных связей и принуждение к полной лояльности по отношению к коммунистическому государству [308] См.: Arendt H., Auden W. H. Drut kolczasty. Warszawa: Biblioteka kwartalnika «Kronos», 2011. S. 47. (Под этим названием вышел перевод ранней работы Арендт, в оригинале озаглавленной «Антисемитизм», но не тождественной более позднему тексту с тем же названием. Перевод был выполнен по находящейся в архиве машинописи; польское издание, таким образом, представляет собой первую полную публикацию этого текста. — Примеч. пер. ). . «Еврейский вопрос» начинают разрешать при помощи политики замалчивания. Не думаю, чтобы Бардини совсем не отдавал себе отчет в этих фактах, когда в 1949 году принимал решение о возвращении. Хотя нужно помнить о том, что каждый месяц нес с собой все более радикальные политические репрессии. Особенно по отношению к сионистским организациям. Все сильнее проявлялся сталинистский антисемитизм, который мог рассчитывать на поддержку польского антисемитизма, умеренного, однако, фактом присутствия в верхах власти политиков еврейского происхождения.

Шиллер в направленном в Министерство культуры и искусства письме, поддерживающем усилия Бардини вернуться на родину, прекрасно сказал об этом «верноподданническом» аспекте: «Гр. Бардини в связи со своим еврейским происхождением пережил тяжелые преследования во время оккупации и с трудом избежал смерти. На сезон 1946/47 я занял его в качестве режиссера в Государственный театр Войска Польского. Антиеврейские эксцессы в Кельце летом 1946 года произвели, после недавно пережитого во время оккупации, столь ужасающее впечатление на гр. Бардини, что он вместе с женой и ребенком уехал за границу. Из переписки, которую он вел со мной и другими своими коллегами, я узнал, что он жалел об этом шаге, а не имея возможности вернуться на родину, переезжал с места на место, поддерживая свое существование благодаря театральной работе там, где есть более-менее большие еврейские сообщества. Так судьба занесла его в Канаду, где он на данный момент пребывает и откуда мечтает выбраться, чтобы взяться за работу в стране, к которой он привязан и по отношению к которой во время своих странствий он сохранил верность» [309] Krasiński E. Z archiwum: Powrót Bardiniego // Dialog. 1988. Nr 5. S. 148. . Тон письма Шиллера отчетливо свидетельствует, что возвращающийся на родину Бардини не мог бы избежать верноподданнических жестов.

Бардини ехал в другую страну, чем та, которую он покидал в 1946 году. Множество вопросов политической, общественной и культурной жизни оказалось к тому моменту раз и навсегда разрешено. Сталинизация жизни во всех ее публичных проявлениях шла полным ходом, а художники всех областей искусства уже успели объявить о своей поддержке по отношению к доктрине соцреализма.