Борис Мир - Данэя (СИ)

Рита вышла из-за дерева.

– А, Риточка! – Дан улыбнулся и протянул ей травку – она почувствовала запах полыни. – А ты молодец! Как крикнула: “Прест сбежал!” Мне аж не по себе стало.

– Да, удивительно: получилось! А ведь когда Лейли привела тебя, я не верил, что у тебя что-нибудь получится. Каюсь!

– Когда – стало получаться?

– После той ночи – когда мы были с тобой у них.

– Значит, теперь ты мной доволен?

– О, да! Если бы ты была моей аспиранткой, я бы представил тебя к защите. мЧестное слово! Я готов с тобой ещё раз погибнуть в лавине. – Поль взял её за руку, но она мягко отстранилась.

– Пойдем обратно.

– Да, действительно! Ведь уже и расходиться пора.

... Так говорить или не говорить Милану? Новостей не меньше, чем было в первый раз, и не менее важные. А ей почему-то не хочется ничего им говорить.

Особенно Йоргу. Что он может предпринять? Против Лейли. Против Дана, который так смотрел на свою дочь, что невозможно забыть. Dies irae – День Гнева: да, так прозвучит для Йорга весть о беременности Лейли. Эта мысль вызвала удовлетворение.

Пусть узнает! Она сама скажет. Это поможет не потерять его доверие: тогда она вовремя сумеет узнать, если они задумают как-нибудь навредить Лейли – и успеет помешать, не дать сделать.

И она вызвала Милана.

– Поздравляю! С такими талантами, как ваши, даже подобный бред становится занимательным.

– Есть новость.

– Да? – он сразу насторожился.

Сообщила ему о Лейли. Внутренне усмехнулась, видя, как он сразу стал бледнеть.

– Ждать тебя?

– Нет. Сама понимаешь, мне сейчас не до этого.

О Еве и Ли она не сказала ни слова.

Постановка “Бранда” сделала свое дело: пробудила широкий интерес и вызвала разговоры о смысле жизни, об ушедших явлениях – материнстве, семье. Сравнивали былое с нынешним. В разговорах мешали имена персонажей Ибсена и живых современников: Бранда и Дана, Агнес и Эи. В этих условиях идеи Лала, шедшие от тех, кто слышал о них от Дана, встречали повышенный интерес и распространялись дальше: с ними знакомилось всё больше людей.

Нельзя было ещё сказать, что идеи эти сразу встретили понимание – существующее положение неполноценных подавляющему большинству казалось совершенно естественным: каждый должен делать то, что может. Интересы человечества в целом – прежде всего! И тогда, когда оно билось в поисках выхода из кризиса, и сейчас: отказ от использования неполноценных лишь создаст излишние, к тому же – совершенно неоправданные трудности.

Ответная критика новых идей была тщательно аргументирована и большинству казалась убедительной. Отпор носил характер заранее организованного дела – Дан это видел ясно: Йорг и иже с ним не теряли время даром.

Однако остановить совсем распространение идей Лала они не могли. И хотя о появлении сторонников этих идей говорить было ещё рано, многие познакомились с ними. Пока – только познакомились: узнали то, чем совсем не интересовались раньше, о чем почти не имели и представления. По сравнению со временем, когда самого Лала не хотели даже слушать, это было немало.

Но выступления обеих сторон не использовали средства всемирной информации. Дан считал это ещё преждевременным, – его противники не желали, как и раньше, привлекать излишнее внимание к социальным вопросам, стараясь по возможности загасить обсуждения и споры. Кое-что им, действительно, удалось: по истечении некоторого времени интерес к новым идеям начал ослабевать.

Как раз в это время у Дана появился неожиданный союзник.

Просматривая объявления “газеты” в кабине, мчавшейся по подземному путепроводу, Дан даже сразу не поверил себе, увидев вдруг перечень произведений Лала: книг, фильмов, эссе, статей. В конце – “Воспоминания о Лале”. Автор – Марк. Лал, кажется, упоминал это имя.

Очутившись на поверхности, сразу сделал запрос по компьютеру. Марк – бывший главный редактор “Новостей”, теперь – просто один из их сотрудников. Да, да: это же шеф Лала в “Новостях” – Лал несколько раз говорил о нем, довольно тепло.

Дан сделал вызов. На экранчике радиобраслета появился человек с совершенно седой головой.

– Добрый день!

– Хороший день, Дан!

– Я хочу поговорить с тобой.

– Нам – давно пора. Можно и сегодня: где предпочитаешь встретиться? – И Дан назвал место: в парке – там, где когда-то впервые увидел Лала. Несмотря на занятость, с трудом дождался вечера и явился туда на полчаса раньше.

Пень, на котором он сидел тогда, хорошо законсервированный, сохранился до сих пор – Дан сидел на нем, погруженный в воспоминания, когда на дорожке среди старых деревьев появилось самоходное кресло.

Марк отпустил кресло и подошел к Дану; тот подвинулся, давая ему место рядом.

– Ты хотел поговорить о Лале?

– Да.

– Тогда давай лучше пойдем. Я люблю ходить – это помогает думать.

– Я тоже.

– Только идти далеко: разговор будет долгим. – И они двинулись по аллее.

– Я когда-то часто ходил здесь, – начал Дан после нескольких минут молчания. – Там, – он указал в сторону пня, – я в первый раз ждал Лала.

– Он был тогда один из лучших корреспондентов “Новостей”. Поэтому я поручил интервью с тобой ему.

– Он был довольно молодым, – и меня удивило, сколько он знает. Я почему-то сразу почувствовал, что он совершенно не такой, как все.

– Он уже тогда был необыкновенным – на голову выше других. Да: невероятно много знал. Я думаю, кем был он – больше всего: журналистом, писателем, историком?

– Мыслителем.

– Да: в первую очередь – им. Я познакомился с ним на защите его докторской диссертации: он поражал своим пониманием истории. Как истории социальных отношений – как понимали её в былые эпохи.

– Он мне говорил, что работа в “Новостях” помогла ему и столкнуться с неполноценными, и потом собрать материал о них.

– Да. Он написал тогда о них свою первую книгу, но я отговорил его от её публикации. Он согласился тогда со мной, но продолжал думать главным образом о них. Он уже не мог иначе: потому что начал понимать то, что не мог и не хотел никто. Я – тоже.

– Он был вынужден тогда молчать.

– Я знал это: он показывал мне материалы, которые собирал, но мы не публиковали их. И когда он пытался высказаться, его не хотели слушать. Я послал его тогда в Ближний космос – он вернулся оттуда, не изменившись, хотя совсем прекратил говорить о своих взглядах на неполноценных.

– Мы были вместе в это время.

– Он тогда все силы отдавал на признание твоего замечательного открытия.

– И молчал о своем. Ни слова даже мне.

– Он потом выступил вместе с участниками движения против отбраковки, но в своих высказываниях шел гораздо дальше их. Я боялся, что с ним расправятся – подвергнут длительному бойкоту. Очень боялся. К счастью, широкая огласка была невыгодна его противникам, и он вместо бойкота отделался ссылкой в Ближний космос – под видом командировки “Новостей”. Я боялся за него и потом, когда ты после обновления помог ему вернуться: боялся, что он займется прежним. Возможно, опираясь на тебя. Я попросил его связаться со мной при подлете к Земле; он знал, что я очень беспокоюсь за него – сделал это. “Будь благоразумен”, – сказал я ему тогда. – “ Может быть, ты и прав, но твое время ещё не пришло”. И он пообещал мне.