Гэри Ван Хаас - Юность Пикассо в Париже

Реалистичный набросок углем одиноко сидящей фигуры Гертруды Стайн на холсте был почти завершен, не хватало только фона. Пабло долго смотрел на тотем и внезапно начал писать лицо жирными мазками черного и серого, делая его неким подобием маски, похожим на африканскую скульптуру.

Пабло работал в бешеном темпе, в каком-то трансе смешивал краски на палитре и бросал их на полотно. Он то отходил от холста, то подбегал к нему, превращая лицо Гертруды в ожившую африканскую маску… Стены маленького дома начали таять, вокруг поднялись заросли джунглей с висящим среди деревьев туманом; без умолку, оглушительно били барабаны… Перед художником появилась Гертруда: она пыталась что-то сказать, он не слышал ее из-за барабанного боя, но это было неважно. Он добавлял черный, коричневый, охру, белила. Краска капала ему на руки, на белую грубую рубаху. Гертруда протянула тяжелую руку, выхватила у него кисть и бросила на пол…

Пабло очнулся. Над ним стояла Фернанда. С озабоченным выражением лица она держала в руке кисть.

– Пабло, Пабло! Ты потерял сознание! Ты был словно одержимый. Что с тобой? Так нельзя…

Художник с трудом поднялся и подошел к мольберту. Фернанда зашла сзади и стала из-за его плеча рассматривать переделанный портрет Стайн.

Портрет был вовсе не так плох, как она ожидала, и Фернанда улыбнулась.

– Конечно, портрет еще сырой… Это совершенно новый способ видения, и я все-таки не думаю, что Гертруде понравится.

Измученный Пабло бросил кисти на стол.

– Да будь все проклято! Плевать мне, что она подумает!

– Почему?

– Потому что, как оказалось, главное в этом портрете – вовсе не лицо Гертруды. Мне удалось уловить ее сущность и запечатлеть ее в пространстве и времени.

Фернанда была уже готова снова начать воевать с Пабло, когда в дверь постучали. Она открыла. На пороге стоял деревенский почтальон, старик в длинном пальто и шапке. Отряхивая с ботинок снег, он протянул Фернанде свернутую в рулон «Парижскую газету».

Подбежав, Пабло быстро выхватил газету из рук почтальона и начал листать страницы, выискивая раздел критики.

– Вот! – взволнованно воскликнул Пабло и начал читать:

«Работы молодого художника Пабло Руиса Пикассо, выставленные в галерее Воллара, внимания не стоят, поскольку представляют собой вульгарную имитацию Матисса. Совершенно очевидно, что этот молодой испанец неспособен создать что-либо оригинальное и потому навсегда обречен на заурядность и банальность».

Пабло вырвал страницу, скомкал ее и швырнул на пол. Затем схватил портрет Стайн и кинул его в камин. Пораженная, взбешенная Фернанда подлетела и выдернула портрет из огня.

– Идиот! Что ты делаешь? По крайней мере, о тебе хоть что-то написали. Неужели ты этого не понимаешь?

– Чего же я не понимаю? Я вижу, что делают критики. Они пытаются меня сломать! – Пабло кипел от злости, шагая по комнате и потирая свою трехдневную щетину. Он был взбешен. Он подошел к кипе готовых картин, стоявших у стены, вытащил оттуда две, схватил краски и кисти и начал неистово переписывать самые прекрасные, цельные, реалистические работы.

Фернанда не верила своим глазам. Она смотрела на Пабло, как на безумного.

– Перестань, их можно продать… Прекрати! – умоляла она, пытаясь отобрать у него работы.

Но к Пабло лучше было не подходить, глаза его неистово горели, он ничего не слышал.

– Пошла прочь! – крикнул он и оттолкнул Фернанду.

– Остановись, ты губишь свои лучшие картины!

– Я их создал и сделаю с ними, что захочу. Оставь меня, мне нужно работать!

Он отвернулся от Фернанды, которая, рыдая, кинулась в спальню и захлопнула за собой дверь.

Пабло, как безумный, писал всю ночь. Он переделывал картину за картиной. Он хватал одну, немного работал над ней, отставлял ее в сторону и принимался за другую. Его ярость вызывала к жизни странные мрачные угловатые фигуры. На большом холсте возникла одна особенно выразительная картина, которая впоследствии получила название «Авиньонские девицы».

Его жестокое обращение в этой картине с женским телом, изображение лиц в виде масок было следствием влияния африканских и иберийских тотемов. Хотя, разрабатывая новые формы, Пабло использовал образ тотема, картина эта определенно была крепко связана с живописной традицией. Вновь возникший у Пабло интерес к Эль Греко отразился в раздробленности пространства и жестов, в то время как композиция в целом отчасти восходит к «Купальщицам» Сезанна и серальным сценам Энгра.

Сюжет картины «Авиньонские девицы» связан с Авиньонской улицей в Барселоне, которую Пабло и Макс частенько навещали. На этой улице находились популярные бордели, посещение которых в те времена считалось вызовом общественной морали. Жившие там женщины представляли собой далеко не идеал красоты – они были проститутками, бросившими вызов традициям общества, в котором родились.

Проснувшись, Фернанда обнаружила, что Пабло все еще стоит возле мольберта и яростно работает, а по всей комнате расставлены картины на подрамниках. Пабло с кистью в руке неистово исполнял миссию, для которой был рожден. Его черные глаза горели страстью, граничащей с безумием. Он что-то бормотал себе под нос, а его руки буквально летали, когда он быстро, крупными мазками накладывал краску на этюд «Авиньонских девиц».

– Нет, Пабло, только не эту, пожалуйста! Это одна из твоих лучших работ!

Но Пабло не обращал на Фернанду внимания.

– Если бы только я мог увидеть тут таких женщин… – шептал он себе.

Он писал женские тела смелыми мазками черной краски, пока стоящие обнаженные проститутки на картине не стали похожими на африканские статуэтки.

– Ты и в самом деле обезумел! – закричала Фернанда и схватила его за руку. – Пожалуйста, остановись!

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. – Пабло сплюнул и оттолкнул Фернанду.

– Ты, сукин сын! Ты губишь месяцы работы, губишь свои лучшие вещи. Гийом и Дерен подумают, что ты сошел с ума.

– Мне все равно, что они подумают. Отойди, или я вышвырну тебя отсюда!

– Ха! Может, я и сама уйду, так что не стоит беспокойства… Я больше не могу этого выносить. Я уже совсем тебя не понимаю, – всхлипывала Фернанда, выходя из комнаты.

Пабло равнодушно взглянул на нее через плечо и пробормотал:

– Это близко, я чувствую: что-то захватывающее, невероятное, непостижимое – что-то оригинальное, глубокое, что открывается не всякому…

Одним резким движением он отбросил кисть, потом палитру, запустил пальцы в испачканные краской волосы и смиренно отвернулся от холста, словно побитый. Сколько времени он не мылся, не ел, не брился?