Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 10

Под дворцом в Тейшебаини были винные погреба. По обе стороны длинной галереи поднимались там над полом горла огромных кувшинов для вина - карасов. В таком кувшине, будь он с вином, мог бы утонуть человек. Но в ту ночь они были пусты: время сбора винограда ещё не наступило, и люди не работали в подземелье.

В полночь большая крыса метнулась в погреб. Тощая кошка гналась за ней. Вправо, влево… Неловкое движение, и крыса провалилась в глубокий карас. А обезумевшая от ярости кошка прыгнула за нею…

В опасности звери не трогают друг друга: они пытаются спастись. Но стенки караса гладки, круто сходятся к узкому горлу… Кошке могли помочь люди, пришедшие в погреб поутру. Но на этот раз люди не пришли сюда ни утром, ни через день, ни через год…

Может быть, именно в эту ночь оружейный мастер Тейшебаини закончил выделывать большой круглый щит с изображением быков и львов. Он прислонил его к стене, чтобы утром снова полюбоваться на свою прекрасную работу. Но человеческий взор коснулся щита тоже только через две тысячи пятьсот сорок лет.

Как и откуда мы об этом узнали?

В нескольких километрах от столицы Армении Еревана есть на берегу быстрой Занги невысокий холм. Люди издавна зовут его Кармир-Блуром, Красным холмом: его голая вершина покрыта слоем пурпурной глины. Летом 1939 года на Кармир-Блур поднялась экспедиция ленинградских учёных. В этом месте предстояло начать археологические раскопки.

Археологи волновались: десятилетия назад один инженер нашел поблизости кусок каменной плиты. «Руса сын Аргйшти» - было высечено на ней. Плита некогда принадлежала царю урартов, народа, который жил южнее этих мест. Как же попала она сюда? Не стоял ли тысячи лет назад на Кармир-Блуре урартский город?

Пора было закладывать первую траншею раскопок, но где? Тут или там повести трудную работу?

Сверкнули заступы, наудачу обнажая нижние слои почвы, и внезапно проливной дождь сорвал всё дело.

Дрожа от нетерпения, отсиживались учёные в лёгких палатках, выжидая, чтобы прекратился ливень и чтоб солнце высушило рудую глину горы. А когда они выползли из-под мокрой парусины, крик изумления вырвался у них. Что это? Не чудо ли перед ними?

На плоской вершине, словно нарисованный гигантским карандашом, простирался огромный план. План города-крепости. Темными линиями сквозь светлую почву; проступало кольцо стен, очертания зданий внутри их… Откуда всё это?

Дождевая вода пропитала и почву и скрытые в ней развалины. Но щебень руин сохнет медленнее, чем земля. И вот солнце подействовало на мокрый Кармир-Блур, как проявитель на фотопластинку. Тайное стало явным. Теперь не осталось сомнения, где копать. Началась работа.

Продолжается она и сейчас. С первых ударов лопат показались из-под земли толстые стены. Кирпич за кирпичом являлся на свет давно погибший город с неприступной цитаделью на холме, с высоким царским дворцом в ней и с целым лабиринтом малых строений между ними.

С северо-запада в город вели одни ворота, с юга - другие. И, роясь возле первых, учёные стали натыкаться там и тут на наконечники стрел. Одни из них грудами валялись среди развалин - длинные боевые стрелы урартов. Зато другие - маленькие, лёгкие - торчали в кирпичах крепостной стены, в глиняных швах между ними. С великим трепетом, осторожно извлекали учёные из комьев бурой земли драгоценные кусочки, насквозь проеденные ржавчиной. Расположение их позволяло понять, как именно погиб этот неизвестный ещё по имени древний город: он был разрушен сразу, стёрт с лица земли за одни страшные сутки. Безжалостные враги ворвались в северные ворота твердыни, и, судя по их стрелам, они были скифами.

Чем дальше зарывались археологи в землю, тем больше доказательств этому они находили. Город явно погиб от пожара: на всём видны следы бушевавшего здесь огня. В городе был бой: на одной из улиц лежали никем не поднятые скелеты женщины и маленького ребёнка, может быть, той самой женщины, которая так и не допела в роковую полночь своей колыбельной тесни, а может, другой, собиравшейся утром веять на ветру зерно…

Вот остатки древнего жилья. У самого очага - глиняная корчага, полная обугленной пшеницы; между зёрнами попадаются семена сорняков, полова. Не провеяно это зерно!

Молодой сотрудник ленинградского Эрмитажа на коленях работает у погасшего два тысячелетия назад очага. Он радостно вскрикнул: «Вот повезло!» Под его осторожной рукой открывается деревянный совок для зерна, небрежно брошенный на полу.

Дерево не камень, не железо, дерево плохо сохраняется в земле. Такие находки - редкость. Юноша торопится по закоулкам траншей к начальнику: как не поделиться с ним удачей?

- Вы знаете, какое счастье? Я нашёл совок! Деревянный совок! Скорее…

Но начальник не трогается с места.

- Говорите, деревянный? Гм… Возвращайтесь спокойно на место: вашего совка уже не существует!

Испуганный молодой человек мчится обратно… Увы! На месте драгоценного совка горсточка лёгкой, почти невесомой пыли. Такую хрупкую вещь надо было немедленно закрепить, пропитав особым составам! Как только солнце и воздух коснулись древней древесины, она рассыпалась в прах…

В одном из дворцовых помещений наткнулись на прислонённый к стене обгоревший свёрток ткани. С величайшей осторожностью отвернули край, рассмотрели: поводимому, это кусок узкой ткани из грубой шерсти, дорожка для пола.

Врезаясь в землю всё глубже, под дворцом открыли царские погреба с шеренгами врытых в землю огромных кувшинов-карасов. На их округлых боках выдавлены клинописные «цифры»: каждый карас вмещал три акарки и семь теруоси; удалось высчитать, что одна урартская «акарка» - это примерно двести пятьдесят наших литров.

Между карасами на сыром когда-то полу тёмного погреба лежали косточки жабы, а в одном из них на дне - скелеты злополучных кошки и крысы: наверное, их задушил дым пожара в ту злосчастную для города древнюю ночь.

В разгар работ начальнику экспедиции Б. Б. Пиотровскому пришлось поехать по какому-то делу в Ереван. Это близко, несколько километров, но настоящий археолог даже «а час не любит отрываться от раскопок: ведь душа болит: а вдруг без него появится из земли что-либо замечательное?!