Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 10

- Матвей Иванович… Я там… капканы… поставил… У панорамного пункта. Посмотри…

- Посмотрю, посмотрю. Лежи… - ответил Матвей Иванович, проверяя, не давят ли на живот верёвки, которыми он привязал Плечко к саням.

В последнюю минуту Матвей Иванович вспомнил о Кулуаре:

- Пойди сюда. Так. Подними лапу. Другую. Пойдёшь тихо. Понял? Не дёргать. Охотник-то наш заболел. Так-то, брат.

Кулуар, казалось, всё понимал. Матвей Иванович помог ему стронуть сани с места, и Кулуар, увязая в глубоком снегу, потянул их. Медленно, осторожно.

До ущелья Голубого ручья дошли довольно быстро. Но здесь начинался крутой спуск. Матвею Ивановичу пришлось спускаться боком к склону - лесенкой, обвязав верёвку вокруг туловища и выдерживая на себе всю тяжесть саней.

Внезапно налетел ветер, сметая снежные шапки с угрюмо зашумевших пихт. Матвей Иванович тревожно посмотрел вверх. Горы исчезли в густой, плотной завесе несущегося снега. В лесу было ещё сравнительно тихо. Но дальше дорога выходила на открытый склон.

Матвей Иванович хорошо знал этот участок пути. Дорога тут была вырублена в скалистом откосе. Даже летом, когда здесь проходили машины, людей высаживали, и они шли пешком. А теперь дороги вообще не было. Видно, здесь недавно пронеслась лавина и всё сровняла. Крутой ровный склон уходил вниз к скалам, нависающим над рекой. Нечего было и думать прямиком пройти здесь с санями.

Матвей Иванович наклонился над Плечко и закутал его поверх спального мешка своей штормовкой.

«Эх, растяпа, - подумал Матвей Иванович. - Ни лопаты, ни ледоруба…»

Он подошёл к тому месту, где дорога пропадала под снегом, и снял лыжу - это ведь тол;е лопата. Но без лыжи нога проваливалась. Он отломил две густые пихтовые ветви и бросил их на снег. Теперь нога держалась на поверхности. Надо действовать…

Ударом лыжи Матвей Иванович подрубил снег сверху. Теперь его надо отгрести. Ещё удар - и снова отгрести. Вот сани и встанут. Только надо действовать осторожно. Матвей Иванович посмотрел вниз и медленно втянул сани на вырубленный в склоне уступ.

Сейчас лес уже не защищает от ветра. Снег залепляет ресницы, больно сечёт лицо, шею. Впереди ничего не видно. Открытый склон тянется метров пятьсот. «Ну что ж, что пятьсот!…» До Матвея Ивановича доносится стон.

- Сейчас, сейчас… - шепчет Матвей Иванович, не останавливаясь и ожесточённо врубаясь в снег. - Сейчас…

И так метр за метром…

Сани теперь совсем белые, и Кулуар, который на каждой остановке ложится позади саней, сразу же превращается в снежный бугор. Сам Матвей Иванович весь залеплен снегом. Только на разгорячённом лице и на шее он тает… Временами Матвею Ивановичу чудится, что всё это уже когда-то было: снег, сани, ветер, снег…

Он устал. Но в вое ветра ему слышатся стоны. «Плечко!» И он, как автомат, поднимает лыжу, опускает её, перекладывает ветки, подтягивает сани и шепчет, уже с трудом переводя дыхание:

- Сей-час… сей-час…

Уже стемнело, когда Матвей Иванович понял, что сил у него больше нет. В глазах кружилась белая карусель. Руки дрожали.

«Как же это?» - подумал он. Но потом ему стало всё безразлично. Какой-то холодный покой заползал в сердце. «Надо -отдохнуть…» - решил он и тяжело опустился на снег…

Метель покружилась над ним и укрыла белым одеялом…

Он очнулся оттого, что кто-то ласково обтирал его лицо чем-то горячим и влажным. Это взволнованный Кулуар без стеснения облизывал лицо хозяина. «Вставай, нельзя спать… Вставай». Ветер утих, но снег продолжал валить крупными мягкими хлопьями.

Кулуар вдруг насторожился, затем радостно залаял. Матвей Иванович приподнялся. Сквозь завесу снега впереди, метрах в пятидесяти, темнела опушка леса, а по склону к ним бежали люди на лыжах.

Ночь Матвей Иванович провёл в лесу у костра, подкрепляясь горячим чаем с шоколадом и разговаривая с приятелем из Светлой поляны, который остался с ним «почаёвничать в лесу». Плечко увезли ещё вечером, и теперь он, наверное, уже в больнице.

Утром Матвей Иванович отправился обратно в лагерь.

Прошло несколько дней. По радио сообщили, что Плечко сделали операцию и хотя случай был тяжёлый, больному теперь ничего не угрожает. Он передавал привет и спрашивал, не попался ли волк.

Матвей Иванович отправился осматривать капканы без всякой надежды на то, что найдётся такой глупый волк, который попадётся в ловушку. Но волк попался. Кулуар молча, с ощетинившейся на загривке шерстью бросился вперёд, и волк успел разорвать ему ухо, прежде чем Матвеи Иванович выстрелил.

- Вот болван! - сказал Матвей Иванович Кулуару, виновато поджавшему хвост. - Так тебе и надо. Молод ещё…

Если бы не этот волк, Матвей Иванович, может быть, и не ушёл бы из лагеря. Но очень захотелось ему порадовать Плечко, показать первую добытую волчью шкуру.

«В два дня, пожалуй, управлюсь, - подумал Матвей Иванович. - Повидаю и обратно».

Выходить надо было рано, и еду для своих зверей Матвей Иванович варил ночью. Согнанная с плиты Брыська попробовала было устроиться на книжной полке, но опрокинула бутылочку с чернилами, за что ей немедленно попало. Смертельно обиженная, она забралась под койку Плечко и больше уж не появлялась.

Кулуар понимал, что Матвей Иванович куда-то собирается, но не знал, вовьмут ли его.

Несколько раз пёс открывал наружную дверь, и тогда было слышно, как в передней цокали но иолу его когти, а Джи начинал возиться и недовольно кряхтеть от холода.

Наконец еда была сварена. Матвей Иванович уложил всё необходимое по-походному, пристегнул под клапан рюкзака свёрнутую волчью шкуру и сел на койку починить крепление у лыж.

С лыжами он провозился долго. Потухла печка, перестал петь чайник, в комнате стало тихо. И вдруг Матвею Ивановичу показалось, что кто-то смотрит в окно. Подняв голову, он увидел Кулуара. Положив передние лапы на наличник и растопив своим дыханием лёд на полузамёрзшем стекле, Кулуар внимательно следил за хозяином тревожным и преданным взглядом…

К утру вызвездило. Было ещё темно, когда Матвей Иванович вынес на крыльцо намазанные лыжи. Потом он ушёл в комнату, вернулся с большой кастрюлей и разлил всем еду. Оскорблённая Брыська не хотела вылезать из-под кровати, и пришлось добывать её оттуда лыжной палкой. Подождав, когда звери наедятся, Матвей Иванович долил снова, а около посудины Кулуара положил на пол оставшуюся гущу.

- Ну, вот что, - сказал он, - вы тут сразу всё не лопайте. С умом надо!… Ты куда?!. - грозно спросил он Джи и оттащил его за ухо от корытца. - Вот прорва ненасытная!… Пошли-ка на улицу. Погуляйте.