Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 08

Неожиданно в пионерскую комнату вошла Мария Васильевна. Ирина Леонидовна вскочила:

- Как хорошо! А я только сейчас хотела рассказать вам, что я решила сделать!

- Вот и я, голубчик, услышала, что вы тут что-то решили. Может, вы сразу мне и расскажете? - ответила Мария Васильевна, грузно усаживаясь за узкий, покрытый кумачом стол.

Ирина Леонидовна начала рассказывать о том, что будет у неё на совете дружины, который она соберёт завтра или послезавтра. Свежие, гладкие, как яичко, щёки порозовели - с таким увлечением она рассказывала!

Мария Васильевна слушала, опустив глаза.

И вот когда Ирина Леонидовна, закончив свою речь, подняла от своей записки взгляд, то увидела, что Мария Васильевна стара и больна, что лицо у неё жёлтое, что губы сложены устало и печально. Но всё это пропало,

как только Мария Васильевна подняла свои лучистые глаза.

- Дружок мой, всё это очень интересно, - сказала она, глядя куда-то прямо в душу молодой вожатой. - Только мне кажется, что об одном-то вы забыли.

- О чём? - Ирина Леонидовна живо приготовилась записать то, что скажет Мария Васильевна.

- О человеке. О Зине Стрешневой, - сказала Мария Васильевна. - О ней-то вы, дитя моё, совсем не подумали!

- А ей будет наука, Мария Васильевна! - возразила вожатая. - Надо же воспитывать!

- Да, надо. Конечно. Но вот, знаете, одно деревцо гнётся, а другое ломается. Боюсь, что это деревцо вы как раз сломаете.

Ирина Леонидовна растерялась и огорчилась.

- Но это и другим было бы полезно…

- Другим полезно! - Мария Васильевна покачала -головой. - Но разве для пользы тех, других, необходимо быть беспощадным к этим? Значит, вы решили сделать Стрешневу подопытным кроликом, которого кладут под нож? Что она переживёт, неважно? А она получит глубокую травму. Уверяю вас.

Ирина Леонидовна нервно постукивала карандашом, думала и хмурилась.

- Подумайте, подумайте об этом хорошенько, дитя моё, - сказала, вставая, Мария Васильевна. - За эти два дня можно многое передумать и перерешить…

Но думать два дня Ирине Леонидовне не пришлось. Прозвенел последний звонок, и почти тут же, не успела Мария Васильевна ещё и уйти, в коридоре послышался топот бегущих ног, и в дверь торопливо застучали. Ирина Леонидовна.крикнула:

- Войдите!

И в комнату не вошли, а ворвались девочки из шестого - маленькая Катя Цветкова и курносая, красная от возмущения Аня Веткина:

- Ой, ой! Ирина Леонидовна!…

Увидев Марию Васильевну, девочки осеклись, замолкли.

- Что случилось, дети? - спросила Мария Васильевна.

- Ой! Там у нас Фатьма Рахимова Тамару отколотила! - сообщила Аня.

- Ага! Тамару отколотила! - подтвердила и Катя.

Ирина Леонидовна вскочила:

- Я иду! Девочки, бегите вперёд! Пусть весь отряд останется, погодите расходиться!…

Каблучки Ирины Леонидовны мелко застучали по коридору. Она бы и сама побежала бегом, но для старшей вожатой это было несолидно.

А Мария Васильевна заторопилась в учительскую. Она подошла к Елене Петровне, которая, собираясь уходить, надевала перед зеркалом свою мягкую серую шляпу, и сказала негромко:

- Зайдите, дружок, в шестой класс. Кажется мне, что ваше присутствие там сейчас необходимо.

Елена Петровна тревожно взглянула на неё и, ни о чём не расспрашивая, сняла шляпу и поспешно вышла из учительской.

Отряд не пришлось собирать, все собрались сами. Ушли только трое: одна - потому что ей надо было к зубному врачу, другая - потому что не была пионеркой, третья - потому что тоже не была пионеркой и кроме того потихоньку носила на шее крестик, который повесила мать.

Зина сидела бледная, тревожная. Она оглядывалась то на одну, то на другую свою подругу и чем-то очень напоминала птицу, только что пойманную и посаженную в клетку. Милые, почти родные лица подруг казались ей чужими. Она не знала, что они сейчас думают и что будут говорить о ней. Она знала только, что думает и что будет говорить Фатьма. Но Фатьма и сама сейчас очень провинилась, она обругала Тамару «крысой» и два раза ударила по спине, да так крепко ударила, что Тамара отлетела к доске и чуть не опрокинула доску. Фатьма сидела красная, злая, как петух, который только что подрался и готов подраться опять, если его затронут.

У Тамары был вид человека очень оскорблённого. На ресницах блестели слёзы, но их было так мало, что Тамара не спешила их вытирать: пусть же все видят, как её обидели!

Девочки волновались, переговаривались. Вожатой отряда Оле Парфёновой с трудом удалось их призвать к порядку. И, несмотря на то, что сбор уже начался, и на то, что Вера Ивановна сидела тут же и холодно поглядывала на нарушителей тишины, всё-таки то в одном, то в другом углу вспыхивали шёпоты и споры.

К столу вышла Маша Репкина. Зина тотчас устремила на неё глаза, будто сейчас вся её жизнь зависела от того, что скажет Маша Репкина.

- Фатьма говорит, что Зина пошла в церковь потому, что ей бабушка велела, - сказала Маша. - Но Зина всё равно не должна была ходить. Я предлагаю её вывести из совета отряда.

Потом встала Сима Агатова, и Зина так же внимательно, не дрогнув ресницами, стала глядеть на неё, как только что глядела на Машу, будто хотела понять и не могла понять, как это так случилось, что её близкие подруги стали сегодня её судьями.

- Нет, товарищи! - В голосе Симы слышались и горечь и обида. - Вывести из совета отряда мало! Что вывести надо, то тут даже и спорить нечего. Пионер, который ведёт себя в жизни не так, как полагается настоящему пионеру, не достоин носить такое почётное звание! Но я считаю, что надо серьёзно отнестись к этому. Стрешнева опорочила звание пионера. Что она делает, когда идёт в церковь? Она поддерживает церковь, поддерживает суеверия, поддерживает то, против чего мы боремся. Так почему же она должна носить звание пионера, почему она должна носить на груди красный галстук, частицу великого знамени нашей Коммунистической партии?

Общий вздох прошёл по классу. Девочки снова заспорили, зашумели. К столу подошла Шура Зыбина.

- Девочки, это неправильно! - взволнованно заговорила она. - Зина - хорошая ученица… Хорошая пионерка!…

- Вот так хорошая пионерка - в церковь ходит! - крикнула с места Ляля Капустина.

- А вот и да! А вот и всё-таки хорошая пионерка! - повторила Шура Зыбина, и девочки в первый раз увидели, как всегда спокойные и ясные глаза её вдруг сердито засверкали. - А вы… а вам… лишь бы на зло!… Нечего придираться, а вы придираетесь!…

Шура не могла больше говорить, слёзы подступили к её горлу, и речь получилась отрывистой и неубедительной.

У дверей на краешке парты тихо сидела Елена Петровна. Никто не слышал, как и когда она вошла. Она сидела, склонив свою каштановую с золотым отблеском голову, и слушала. Выслушав Шуру, она незаметно улыбнулась своим мыслям: