Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 08

- Нет! - согласилась Зина. - Конечно, не по-пионерски!

Зина сказала и тут же проверила себя: а она разве бабушкину куличу не радуется? И, к успокоению своему, почувствовала: нет, не радуется. Бабушка своими церковными разговорами так замучила её и так устала она, Зина, бояться, что все эти церковные обрядности заинтересуют и увлекут ребят, что они вдруг вместе с бабушкой начнут веровать в бога и молиться. Зина так устала от этого, что и кулич и пасха казались ей чем-то враждебным, как опасная приманка в западне. Нет, Зина ничему этому не радовалась!

Они шли по коридору, а Тамара и Ляля глядели им вслед, внутренне смущённые. Но смущения своего они даже и друг другу показать не хотели.

- Подумаешь! - сказала Тамара. - Уж очень умные, чересчур!

- Подумаешь! - повторила и Ляля, не зная, что бы такое сказать ещё, но ничего не придумала и опять повторила: - Подумаешь!

Зина была согласна и с Симой и с Машей. Пионер должен быть принципиальным всегда и во всём. Но она не знала, какое испытание ждёт сегодня её самоё.

Дома по всей квартире плавал запах сдобного теста. В комнатах было празднично прибрано, стол накрыт самой лучшей скатертью с жёлтой каймой: эту скатерть мама стелила только на Новый год, на Первое мая и на Октябрьскую. В спальне перед бабушкиной иконой горела маленькая зелёная лампадка. Бабушка лежала на диване.

- Пришла? - окликнула она Зину. - Ох, ох… Вот и. хорошо! Придётся тебе, Зина, мне услужить сегодня… Прямо не разогнусь после вчерашней-то уборки. Не знаю, как сегодня заутреню выстою…

- А может, тебе бы не ходить сегодня в церковь, бабушка? - сказала Зина.

- Что ты! Да нешто можно! - Бабушка села на диван и опять охнула. - Ведь такой праздник!

- А что надо сделать-то? - спросила Зина, прикидывая в уме, что такое понадобилось бабушке.

- Сходи, матушка, в церковь, освяти куличик, - ласково сказала бабушка. - Ох… сама никак не могу!

Зина повернулась к бабушке и уставилась на неё изумлёнными глазами:

- Что?!

- Ну, что-что! - со скрытой досадой сказала бабушка. - Как будто и нивесть. что говорю! Сходи, говорю, в церковь, туг недалечко, не на край света посылаю, да освяти кулич - вот и всё, и ничего больше! Кабы я сама могла, разве бы я просила?

- Я не умею куличи святить, - бледная от возмущения, ответила Зина и отошла к Своему столу. Ещё этого не хватало, чтобы Зина, пионерка, пошла в церковь кулич святить!

Но бабушка не собиралась уступить Зине.

- А и уметь-то нечего! - возразила она непреклонным голосом. - Вот завяжу тебе в платочек, да и отнесёшь. А там уж что люди, то и ты. Поставишь, куда надо. Покажут! Батюшка придёт, побрызгает святой водой - и всё. Возьмёшь и обратно принесёшь.

- Бабушка, я пионерка, я не могу ходить в церковь! - сказала Зина, как могла спокойнее. - Я не могу. Это нечестно!

- Эх, выдумки какие! - Бабушка начала понемногу давать волю своему раздражению. - Нечестно своей бабушке услужить! Бабушка-то вон не посчиталась, дом свой бросила, да к вам приехала… А вот заболела - и конец. Оставайся без праздника!

- Бабушка, пусть Анна Кузьминична снесёт!

- Снесёт она, как же, греховодница такая! - бабушка махнула рукой. - «Давай, - говорит, - я твой кулич из-под крана попрыскаю, а поп-то, - говорит, - нешто не такой же водой прыскает!» Всё ведь на смех - вот в Москве народ-то какой! Ну, что ж поделать, видно, без праздничка оставаться… Да, видно, пора и монатки свои собирать, да и отправляться опять из земли халдейской в землю ханаанскую… Домой, восвояси. Там хоть соседи вокруг меня, а тут? Вот и в родной семье, а одним-то одна, некому кулича освятить!

Зина молчала. Слушала. Так и решила отмолчаться. Но угроза бабушки о том, что она уедет восвояси, испугала её.

- А папа? - живо сказала она, - Папа гебя не пустит.

Бабушка тотчас поняла, в какую точку надо бить

- Ну, уж нет! - покачала она головой. - Никто меня не удержит. Отцу твоему, конечно, приятности мало. Нешто хорошо? Родную мать из дома выжили! Вот каких деток воспитал! Ну, а мне что? Мне и дома на печи не дует. Только молча я не уеду. Всё отцу выложу. Один-то раз, единственный, бабушка попросила - и на тебе, сделать не хочет!

Зина нахмурилась, опустила голову и угрюмо смотрела, как мимо стекла падает капель. Опять отца расстраивать, опять неприятности ему… А мама сказала: «Береги отца!» Так-то она бережёт его?

А вдруг бабушка и в самом деле соберётся да уедет… И опять Зина закрутится с хозяйством., и опять съедет на тройки, а ребята снова когда пообедают, а когда так кое-что поедят… Всё-таки с бабушкой в доме порядок. И ребятам лучше.

И, как всегда, когда у человека ослабевает воля и когда он устал от сопротивления, начинают появляться откуда-то мелкие, компромиссные доводы, которые могут вывести из трудного положения.

«Может, сходить, освятить ей этот кулич? - подумала Зина. - Ну, что я, от этого сразу верующая стану, что ли? Ну, она верует, ей это нужно… А если бы она меня за лекарством посылала, я ведь пошла бы! Должна же я, правда, делать, если бабушка велит… Она же всё-таки моя бабушка. Я обязана…»

Но главная мысль, которая диктовала ей это, была та, что вот сходит она с куличом - и в доме всё будет тихо, и никто никуда не уедет, и отец не расстроится…

Бабушка раза два взглянула на Зину и достала из кармана своего фартука носовой платок.

- Ну, что ж! Значит, я без праздничка… - Бабушка приложила платок к глазам, - Значит, так и останусь…

- Бабушка, я пойду! - остановила её Зина. - Где твой кулич?

Бабушка всхлипнула ещё разок и сразу перестала плакать, как ребёнок, которому дали то, что он просил. Кулич уже был приготовлен - высокий, с тёмными глазками изюма и с белой сахарной поливой наверху. На этой поливе лежали две буквы из румяного теста: «Х.В.» - «Христос воскрес».

«Ну и зачем это всё надо ей, - с тоской думала Зина, принимая белый узелок с куличом, - если никакой Христос никогда и нигде не воскресал? Ведь она уж большая, старая даже, а как же она может этому верить?»

- А ты переулочком, - учила бабушка Зину. - Не ходи по улице-то… Переулочком, а потом проходным двором. Вот тебя и не увидит никто, уж коли тебе совестно с куличом идти.

Зина, не отвечая, оделась, засунула поглубже под пальто свой пионерский галстук и, взяв поудобней белый узелок, вышла из дома.

Зина шла по улице с опущенными глазами, и ей казалось, что все прохожие глядят на неё, качают головами, улыбаются насмешливо или осуждающе сдвигают брови. Сверкало солнце в лужах, чирикали воробьи, где-то звонко лаяла собака, смеялись мальчишки, гукали автобусы, покрикивал на заводском дворе маленький паровозик… Весна, заполняя улицы, делала их шумными и весёлыми.

Зина, ничего не видя и ничего не слыша, с опущенными глазами и крепко сжатым ртом пробиралась к церкви. Ах, если бы сделаться ей маленькой-маленькой, такой, что прошла бы она по улицам и никто бы её не увидел! Иногда Зина поднимала голову и быстро оглядывалась вокруг, не идёт ли по улице кто из знакомых девочек, не следят ли за ней чьи-нибудь глаза.