Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 12

Напоминание о райкоме словно ударило председателя/ Он встал.

- Хорошо, - сказал он, - я сейчас зайду в правление, подпишу твою просьбу. И па собрании буду голосовать, чтобы тебя отпустили. За то, что помогла нам в трудные годы, спасибо. А насчёт райкома, я думаю, райком сам разберётся, кто прав, кто виноват.

И, заметив Настю, которая стояла, прижавшись к притолоке, и слушала их разговор, улыбнулся ей:

- Ну что, шеф? Уходит бабка-то. Придётся тебе на смену выходить. А?

Настя хотела ему что-то ответить, но вдруг опустила голову и залилась слезами. Председатель искоса взглянул на Марфу Тихоновну: она сидела ещё более гордая, ещё более замкнутая, с горькой и насмешливой улыбкой в уголках тонкого рта. Никита Степанович понял, что старуха глубоко уязвлена его скорым согласием отпустить её и теперь сговориться с ней уже нет никакой возможности.

Миновало ещё несколько дней. И вот наступило утро, когда Марфа Тихоновна встала, как всегда, до зари, оделась и села на лавку, не зная, за что взяться. От работы её освободили, из колхоза отпустили… Живи, как душе хочется!

В доме ещё спали. Марфа Тихоновна неслышно вошла в горницу, задумчиво поглядела кругом. Так же неслышно вышла на улицу… Вся жизнь прошла в этом доме, под этими берёзами. И хорошее и плохое. Это был её дом, её двор, её палисадник…

После завтрака Марфа Тихоновна стала собирать свои вещи - платье в клеточку, которое надевала по праздникам, полотенце с широкими кружевами, кофты, платки…

Невестка, забыв, что на столе стоит немытая посуда, молча смотрела, как старуха увязывает свой узелок. Прохора не было: он пошёл за лошадью, чтобы отвезти мать. Настя была в школе. Тихонько напевал ветер в трубе, гудели за стеной электрические провода…

«Неужели и в самом деле уйдёт? - думала невестка. - Неужели решится?»

Но когда заскрипели у крыльца полозья пошевней и голос Прохора остановил лошадь, она вдруг поняла, что старуха действительно уходит из дому.

- Мамаша! Мамаша! - порывисто сказала она. - Да что же вы делаете? Да что вы, одумайтесь! Из своего дома!… Из своего колхоза!… Как будто выгнанная… на старости лет! Да бросьте вы это! Останьтесь с нами.

Но Марфа Тихоновна уже надела своё новое синее с рыжей лисицей пальто. С каменным лицом, не глядя в глаза невестке, она поклонилась ей:

- Прощайте. Не поминайте лихом. А что ж мне колхоз? Там тоже колхоз есть. - И вышла на улицу.

Невестка, накинув платок, последовала за ней.

Стоя на крыльце, она долго смотрела вслед убегающим пошевням. Рядом с крупной, широкоплечей фигурой Прохора Марфа Тихоновна казалась маленькой, слабой… И что-то такое понурое было в её опущенных плечах и вдруг поникнувшей голове, покрытой большой тёмной шалью, что у невестки больно сжалось сердце.

- Ах, человек! - расстроенно прошептала она. - Никогда, никогда она уступить не может! И людей и себя до смерти замучит… И прежде всего себя!

Настя пришла из школы. И сразу почувствовала какую-то неясную перемену в доме. Бабушкиного полотенца, которое всегда висело у двери, не было, шали её тоже не было…, Только полушубок, в котором бабушка ходила в телятник, висел на гвоздике - старый и уже никому не нужный.

Мать что-то шила, сидя в кухне у окна.

- Доставай суп из печки, - сказала она Насте, - молоко в кринке на лавке.

Настя тревожно обернулась к матери:

- Мама, бабушка уехала?

- Уехала, - ответила мать. - Совсем?

- Совсем.

- Как же… Как же это совсем? - у Насти задрожал голос. - Мама, что же ты её не уговорила?

Мать невесело усмехнулась:

- А разве нашу бабушку можно уговорить?

- Можно! - горячо возразила Настя. - Если бы я дома была, я бы уговорила! Я бы ни за что её не отпустила, ни за что! А отец её повёз?

- Повёз.

- Ну зачем же он её повёз? Не надо бы!

- Ну, так она пешком ушла бы. Садись, обедай!

Настя нехотя поела. Она даже и не заметила, что суп её любимый - с грибами - и что в молоке плавает толстая румяная пенка.

- Мама, - сказала она, отставляя кружку с недопитым молоком, - а что если мне туда сбегать, а?

- Куда?

- Ну, к тёте Нюше! За бабушкой! А? Уговорю её, она и приедет обратно.

Мать подняла от шитья свои тёмные мягкие глаза.

- Сейчас ты её не уговоришь… А вот пройдёт несколько деньков, тогда и сходим…

- А ты думаешь, что соскучится? Мать улыбнулась:

- Думаю, что соскучится… - И, вспомнив понурые плечи и опущенную голову сидевшей в санях Марфы Тихоновны, добавила: - Сердце-то у неё не каменное.

После обеда Настя вышла на улицу. Сверкал и блестел морозный денёк. Яркосинее небо, ярко-синие тропки среди розовых сугробов, искристые огоньки на снегу…

Далеко видно кругом в ясный день. Улица лежит, озарённая солнцем, будто праздничная. Ребятишки катаются с горки, кричат, смеются… Промчался на Ласточке конюх Тимоша, снежные комья разлетелись из-под копыт…

На душе у Насти было тяжело. Уехала и не простилась со своей внучкой!

Настя долго стояла у калитки. Нужно было идти к Наде Черенковой, сговорились вместе делать уроки, но Настя почувствовала, что ей сейчас и не до Нади и не до уроков.

- Пойду к Катерине, - решила она, - расскажу ей…

Насте почему-то казалось, что именно Катерина знает, как ей быть и как вести себя в такую тяжёлую минуту, и что именно Катерина скажет ей сейчас самые нужные слова…

Около нового двора собрался народ - доярки, телятницы… Тут же стоял председатель Никита Степанович, разговаривал с техником. А вот и Катерина вышла из телятника в накинутой на плечи чёрной жакетке - белолицая, сероглазая, с морозным румянцем на свежих щеках. Увидев Настю, она приветливо улыбнулась ей:

- Редко, редко навещаешь нас, дорогой шеф! Пора бы за работу как следует браться! Это что ж такое? Пионеров в колхозе не сочтёшь, а животноводством никто не интересуется.

- Да нет, Катерина! - прервала Наста, и её тёмные, как вишенки, глаза засветились. - У нас теперь животноводов много! После моего доклада о Костроме - помнишь? - у нас много ребят записалось за телятами ходить… Но только мы пока занимаемся теорией - читаем, доклады делаем. Мы хотим подготовиться как следует, понимаешь?

- А практикой что же, не хотите заняться?

- А потом и практикой. И мы всё бабушке доказали бы… Только вот, Катерина, как же теперь быть? - Настя заглянула в глаза Катерине. - Ведь бабушка-то ушла!

Катерина чуть-чуть нахмурилась. В словах Насти ей почудился упрёк, словно это она выжила из колхоза старую телятницу.

- Ну, что ж теперь делать? - возразила она. - И напрасно, конечно, ушла. Но ведь телята-то остались. К тётке Надежде приходите, теперь тётка Надежда вместо бабушки.